Гаршин Всеволод: Лепехова О. С.: Этическое пространство сверхтекста В. М. Гаршина

Этическое пространство сверхтекста В. М. Гаршина

В. М. Гаршин доказал своим творчеством, что масштабность этического, духовного содержания, воплощенного в произведениях, не зависит от их размеров и формы. Проза Гаршина составляет одну книгу, «но книга эта во всех смыслах будет потяжелее пудовых фолиантов и основательных много-томников» (A. C. Немзер, 2005). Отличительными чертами созданной писателем малой прозы являются максимальная концентрация идей, максимальная экспрессивность, достигаемая выдвижением трагической коллизии прозрения, поиска истины, синтезом лирических и условных форм отражения действительности, принципиальной открытостью ассоциативно-словесных рядов его текстов в мир духовной культуры.

Гаршиноведение является достаточно обширной, глубоко содержательной ветвью в отечественной и зарубежной филологической науке (работы Г. А. Вялого, В. И. Порудоминского, К. И. Чуковского, Г. Ф. Самосюк, A. П. Селявской, А. Н Латыниной, И. И. Московкиной, Т. А. Колесниковой, B. А. Стариковой, JT. B. Суржко, Е. Дохналь, П. Генри, Г. А. Шалюгина и др.).

Все произведения Гаршина представляют собой едино-цельный Гаршинский текст — неотъемлемую составляющую духовного Текста русской культуры. Данная мысль соответствует идеям современного текстоведения о существовании в культурном пространстве сверхтекстов — особых целостно-единых концептуально-семантических образований, синтезирующих определенное число самостоятельных произведений словесного искусства (А. Г. Лошаков, 2006). На целостность гаршинского сверхтекста указывают и его общая «максимальная смысловая установка, идея» (В. Н. Топоров) - показ трагедии человека в обезбоженном мире и поиски путей его спасения; и принципиальная направленность всех произведений писателя в русло этической проблематики; и единство авторской и текстовой модальности, общность стилевых черт, эмоциональной тональности созданного писателем поэтического мира - это «безнадежный плач человеческой души о Боге» (Д. С. Мережковский); и образы-персонажи, единый тип героя, бытующий в общественно-литературном сознании как «гаршинский герой» — своего рода alter ego писателя; и сквозные слова-образы, образы-символы, аккумулирующие этико-философские смыслы произведений Гаршина.

Этическую концептосферу Гаршинского текста можно представить в виде системы смысловых координат - морально-ценностных приоритетов, носителями которых являются персонажи Гаршина. Наивысшей нравственно-этической позицией Гаршина является идея добра как главенствующий ориентир, приближающий к моральному идеалу святого, страстотерпца, мученика (и в бесконечной перспективе - самого Христа).

Материалом исследования служат художественные произведения Гаршина. Для определения объективно существующих смыслов, составляющих содержание этических концептов ("болезнь", "война" и др.), чисел и цвето-номинаций, использовались тексты Библии, труды русских мыслителей, литературоведов, а также различные энциклопедические и толковые словари.

В качестве объекта исследования выступает сверхтекст Гаршина как отмеченная целостностью совокупность текстов писателя, которая представляет собой едино-цельную многомерную в смысловом плане концептуально-словесную структуру — модель художественного мира писателя.

Методологической основой работы послужила разрабатываемая в лингвистике текста (текстоведении) теория сверхтекста, которая отталкивается от признания закрытости/открытости текста, принципиальной множественности интерпретации, понимания мира как единого текста культуры (В. Н. Топоров, Ю. М. Лотман, Р. Барт и др.). Для разрабатываемой теории первостепенное значение имеют учение о диалоге М. М. Бахтина и теория интертекстуальности (Ю. Кристева, Р. Барт, И. В. Арнольд, H. A. Фатеева, H. A. Кузьмина и др.); концепции семантического пространства текста (М. М. Бахтин, В. Н. Топоров, Ю. М. Лотман, Т. М. Николаева, Б. А. Успенский, В. А. Лукин, O. E. Фролова и др.); биографическая концепция Г. О. Винокура, основной тезис которой гласит: «стилистические формы поэзии суть одновременно стилистические формы личной жизни» (Г. О. Винокур, 1997); концепция языковой личности Ю. Н. Караулова; учение о словесных рядах (В. В. Виноградов, А. И. Горшков и др.); психолингвистическая теория текстов-примитивов Л. В. Сахарного, позволяющая объединять тексты в парадигмы на основании содержательного критерия; деривационная теория высказывания и текста, исследующая механизм производства сложных единиц из простых (Л. Н. Мурзин, Т. В. Симашко и др.). В работе использованы отдельные методы и приемы когнитивной лингвистики (В. Я. Шабес, Е. С. Кубрякова, З. Д. Попова, И. А. Стернин, A. A. Камалова и др.), лингво-культурологии (В. В. Карасик, С. Г. Воркачев, Г. Г. Слышкин и др.), лингвопо-этики (В. В. Виноградов, Г. О. Винокур, P. O. Якобсон, Д. М. Поцепня, И. А. Арнольд, H. A. Николина, И. А. Щирова и др.).

Предметом исследования являются словесно-образные и концептуальные единицы, конституирующие этическое пространство Гаршинского текста, который понимается как целостное, многомерное концептуально-семантическое образование, центрируемое авторскими ценностно-смысловыми этическими установками.

Соответственно под этическим пространством текста в работе понимается «совокупность этических концептов и стратегий пользования ими, имеющих лексическую экспликацию в совокупности ключевых лексем, замыкающих на себе ассоциативные поля текста. Это пространство служит для представления ценностной картины мира субъекта как составляющей его информаци онного тезауруса, для выражения его знаний, мнений, установок, личностных конструктов» (Н. Е. Сулименко, 2004).

Актуальность исследования определяется возрастающим интересом современной лингвистики, текстоведения к проблемам моделирования сверхтекста, индивидуально-языковой художественной картины мира; к разработке принципов, методов, методик анализа художественных текстов как единого словесно-концептуального пространства; к выявлению и описанию ключевых концептов русской культуры, особенностей их функционирования в произведениях русских художников слова. В этих аспектах тексты Гаршина только начинают исследоваться.

Цель работы — описать этическое пространство сверхтекста Гаршина в аспекте реализуемой в нем трагической модальности.

Данная цель определила следующие задачи исследования:

1. Представить понятийно-методологический аппарат исследования.

2. Обосновать возможность анализа произведений Гаршина в качестве единого сверхтекста и определить теоретические основы моделирования Гаршинского текста в системе понятий текстообразующего ряда (цельность, связность, авторская и текстовая модальность, словесный ряд, текст-примитив, сверхтекст и др.), лингвокогнитивного плана (концепт, концеп-тосфера (концептуальное пространство), метаконцепт, прототипическая модель жанра и др.), лингвопоэгической парадигмы (образ автора, субъекты внешней и внутренней репрезентации речи, тип героя, точка зрения, мотив и др.).

3. Рассмотреть ценностную систему Гаршина как фактор, воздействующий на его художественную систему, определяющий семантико-стилистическое единство используемых словесных средств и обусловливающий выдвижение в структуре единого Гаршинского текста устойчивых художественных смыслов и порождение новых.

4. Раскрыть роль текстовой трагической модальности и средств ее выражения в создании едино-цельного этического пространства гаршинского сверхтекста.

5. Описать смысловое содержание концепта "болезнь" как базового концепта гаршинского сверхтекста, охарактеризовать словесно-образные средства, которые актуализируют смыслы, заключенные как в данном концепте, так и в концептах, связанных с ним ассоциативно.

трагическую сущность «проклятых вопросов» о правде и неправде «в конечной области людских отношений» (Е1. Г. Короленко), так и единством текстовой трагической модальности, стиля, единым типом трагического героя («гар-шпнского героя»), наличием ключевых «текстов-примитивов», слов-образов, концептов, реализующих сверхсвязность на разных уровнях его структуры.

2. Внешним фактором, определяющим «конструктивную упругость» (М. М. Бахтин) Гаршинского текста, его этического пространства, является «текст жизни» писателя, его мировоззренческая нравственно-этическая доминанта.

3. В гаршинских текстах этическая концептосфера автора преломляется через категорию трагической модальности - аксиологическую константу художественной модели социально неблагополучного мира. Трагическая модальность проявляется на разных ярусах семантической организации сверхтекста - субуровне жанровой прототипической модели трагедии, событийном, субъектном, субъектно-прагматическом, словесно-образном и др.

"трагическое" концепт "болезнь", содержание которого направленно ассоциируется, взаимодействует со смысловыми признаками, заключенными в таких этических концептах, как "долг", "совесть", "война" и др. В качестве средств актуализации отмеченного этического концептуального содержания выступает разветвленная система словесных рядов, маркированных «трагической» семантикой (цветообразы, слова-числа, «тексты-примитивы-фрагменты», оценочная лексика и др.).

Научная новизна исследования состоит в том, что в нем впервые все произведения Гаршина рассматриваются в качестве единого словесно-концептуального образования — сверхтекста; описывается этическое пространство Гаршинского текста как главенствующий фактор, обеспечивающий его целостность и внутреннее единство, как важнейшая составляющая индивидуально-авторской картины мира и духовного пространства русской культуры.

Работа носит принципиально интегративный характер, что обусловлено феноменом понимания другого человека, его духовного мира (в бахтинском значении) и интерпретацией гаршинского сверхтекста.

Для решения поставленных задач в работе использованы различные методы: общенаучные методы (общетеоретические методы наблюдения, описания); метод моделирования, выступающий в качестве ведущего общефилологического; лингвистический метод концептуального анализа, который позволяет исследовать внутренние нормы художественного текста, механизмы создания смысловой глубины текста, выявлять роль речевых средств в актуализации концептуальной и подтекстовой информации, описывать индивидуально-авторскую ценностную и художественную картину мира; контекстуальный и межтекстуальный анализ, каждый из которых нацелен на изучение особенностей функционирования текстуальной единицы как в рам ках целого текста, так и сверхтекста, что помогает решать проблемы смыслового прпращения, смыслового взаимодействия, транспонирования и интро-екции объективных смыслов в границах текстового пространства.

Теоретическая и практическая значимость работы. В диссертации к классу текстов одного автора применен комплексный подход, сочетающий аналитические принципы, методы и приемы текстоведения, лингъопоэтики, когнитивной лингвистики, литературоведения; раскрыта роль этических концептов в реализации текстовой трагической модальности, в создании единого многомерного смыслового пространства сверхтекста. Материалы исследования могут найти практическое применение в вузовской и школьной практике преподавания русской литературы, языка, истории, культурологии, прежде всего при изучении курсов «Филологический анализ текста», «Стилистика русского языка», «История русского литературного языка», «История русской литературы», при разработке спецкурсов и спецсеминаров, а также других филологических и культурологических дисциплин.

университета имени М. В. Ломоносова (Северодвинск, 1999), Всероссийской научной конференции молодых ученых «Проблемы литературы XX века» (Северодвинск, 2003); внутривузовских научно-практических конференциях, проводимых в рамках Филологических чтений (Северодвинск, 1999 - 2006), традиционных Ломоносовских конференциях преподавателей, аспирантов, студентов (Северодвинск, 1999 — 2004). Основные положения работы обсуждались на заседаниях кафедры русского языка (2003 - 2006 гг.), на семинарах аспирантов кафедры русского языка (2004 - 2006 г.). По теме исследования имеется 8 публикаций.

Структура работы соответствует логике научного исследования и состоит из введения, двух глав, заключения, списков литературы, словарей, канонических текстов, источников.

Во Введении определяются объект, предмет, цель и задачи исследования; дается обоснование актуальности и научной новизны темы выполненной работы, а также ее теоретической и практической значимости; формулируются положения, выносимые на защиту; характеризуется методологическая база исследования, содержатся сведения об апробации его результатов.

В главе первой «Теоретические основы и факторы моделирования Гар-шинского текста» анализируются основные исследовательские подходы к тексту и сверхтексту; рассматриваются факторы моделирования словесно-концептуальной структуры сверхтекста.

свои наиболее глубокие смысловые пласты, приобретает свою полную, окончательную определенность только в составе культуры (Л. Н. Мурзин, 1994).

Целостность, цельность и связность являются базовыми признаками как текста, так и сверхтекста. В реферируемой работе феномен целостности текста связывается с его внешней, формальной сохранностью, опознаваемостью в концептуальной текстосфере. Осознаваемый как целостный, текст обнаруживает свою внутреннюю цельность, которая проявляется в различных типах связанности (когезивности) его компонентов. В основе понятия связности текста лежит идея повторяемости.

Продуктивным для моделирования сверхтекстов является подход к объединению текстов на основе их цельности (Л. В. Сахарный, 1991), которая, с одной стороны, характеризуется открытостью для синтагматического развертывания, с другой - для своей мультипликации в иных текстах, что позволяет объединять их в парадигматические классы — от текстов-примитивов до огромных развернутых текстов. Каждый из членов парадигмы передает «инвариант содержания (т. е. структуру цельности) то более развернуто, то более свернуто», следовательно, отличается друг от друга характером расчленения цельности, степенью детализации такого расчленения, а также особенностями репрезентации того или иного вида расчлененной структуры в линейном тексте (Л. В. Сахарный). Если текст-примитив является простейшим видом текста, то сверхтекст, аккумулирующий автономные тексты, отмеченные смысловой связью, - это текст максимальной сложности, в котором повторяющиеся тексты-примитивы выполняют роль не только актуализаторов инвариантного содержания, но и в силу этого средств сверхтекстовой связности (А. Г. Лошаков, 2005). Понятие текста-примитива (Л. В. Сахарный) функционально близко понятию словесного ряда (В. В. Виноградов). Важные для концепции сверхтекста вопросы о проницаемости границ текста, о его открытости, о прагматике автора и прагматике текста решаются в работах Ю. М. Лотмана, З. Г. Минц, Б. М. Гаспарова, Р. Барта, У. Эко и др. Не менее значимой для теории сверхтекста является идея текста как организованного нелинейного, многомерного семантического пространства (В. Н. Топоров, Т. М. Николаева и др.). Возможность восприятия различных текстов как частей единого целого детерминируется приписываемой им единой коммуникативно-прагматической установкой, смысловой проницаемостью границ текста, актуализацией межтекстовых связей, привнесением смыслов извне, из сообразной для данной совокупности текстов ценностно-концептуальной сферы. Текст как явление многоаспектное, входящее в разные системы отношений, принадлежащее одновременно и языковой, и экстралингвистиче ской действительности, не может быть определен только посредством лингвистических методов.

Содержание понятия сверхтекст раскрывается во втором параграфе. Сверхтекст — это «ряд отмеченных ассоциативно-смысловой общностью в сферах автора, кода, контекста, адресата автономных словесных текстов, которые в культурной практике актуально или потенциально предстают в качестве интегративного (целостно-единого), динамического, многомерного концептуально-семантического образования» (А. Г. Лошаков, 2005). Среди свойств сверхтекста исследователи называют подчиненность его содержания «максимальной смысловой установке, идее», кросс-жанровость, кросс-темпоральность, кросс-персональность (В. Н. Топоров, 1995). Важнейшим фактором моделирования гаршинского сверхтекста является идейно-этическая доминанта личности В. М. Гаршина, нашедшая отражение в его произведениях и обеспечивающая их словесно-концептуальное единство. Сверхтекстовая связность осуществляется посредством сквозных словесных рядов (текстов-примитивов).

Третий параграф посвящен вопросу о концепте как единице концепто-сферы. В понимании концепта автор следует за Ю. С. Степановым (это «как бы сгусток культуры в сознании человека; то, в виде чего культура входит в ментальный мир человека»; в концептах «складываются, суммируются идеи, возникшие в разное время, в разные эпохи»; 1997; 2001) и A. A. Камаловой («это кодированная (обработанная) сознанием для различных целей информация»; 1998). Анализ работ, посвященных лингвоментальной сущности концептов, их типологии (Д. С. Лихачев, Ю. С. Степанов, Ю. Д. Апресян, В. И. Карасик, Г. Г. Слышкин, А. П. Бабушкин, С. Г. Воркачев и др.), подтверждает справедливость тезиса Н. Д. Арутюновой (2003) о том, что мировоззренческие концепты «так тесно взаимосвязаны, что их интерпретация скоро замыкается кругом рикошетов. Это говорит о необходимости более четкой их инвентаризации, распределения по категориям (или полям), оценки принципов классификации, отделения первичных понятий от производных, определения их иерархии». Для задач исследования важным является разграничение понятий семантического и концептуального пространства (В. Н. Топоров, Ю. М. Лотман, Т. М. Николаева). В связи с этим отмечается, что семантическое пространство языка и его концептосфера однородны по своей природе, и то и другое представляет собой мыслительные сущности, однако концептуальное в отличие от семантического не имеет прямой связи с конкретным знаком, более того, концептуальное содержание богаче, шире семантического, границы концептуального менее четкие, менее жесткие, поскольку оно тесно переплетено с эмоционально-экспрессивными, аксиологическими, ин-тенциональными, фактуальными и другими смысловыми составляющими коллективных и личностных знаний. В семантическом пространстве текста заключенные в концепте смыслы в той или иной мере оказываются актуализированными и ценностно направленными благодаря воздействию разноуровневых составляющих словесных (семантических) рядов. Концептуальное пространство текста как ментальное образование представляет собой актуализированный в процессе осмысления текстовой семантики фрагмент кон-цептосферы языка (культуры), оно характеризуется нечеткими границами, подвижностью, что обусловливается постоянным притоком дополнительной актуализированной информации, различного рода приращениями смыслов. В ключевых словесных рядах находят выражение мировоззренческие установки писателя.

элементов и их связей (добро и зло, совесть, труд, правда, истина, честь, стыд и др.) и 2) неписаных правил, которые часто облекаются в афористические формулы, пословицы, поговорки, крылатые слова (доброму Бог помогает и пр.). Содержание этих концептов и сопрягаемых с ними формул дает достаточно четкое представление о том, что оценивается как положительное или отрицательное. Таким образом, особенностью этического концепта является обязательное наличие в его структуре модально-ценностной составляющей. Этическое пространство сверхтекста Гаршина конституирует «опред-меченный» в его текстах с помощью различных языковых и текстовых единиц значимый для личности писателя фрагмент этической национальной концептосферы ("долг", "болезнь", "война", "творчество", "совесть" и др.).

В четвертом параграфе рассматривается дискуссионный вопрос о текстовой модальности (И. Р. Гальперин, З. Я. Тураева, А. Г. Баранов, Т. В. Романова и др.). Художественный текст может реализовывать авторскую модальность по-разному, однако в основном исследователи сходятся в том, что «авторское отношение к изображаемому сравнительно редко находит отражение в прямых оценках, но проявляется на разных уровнях системы текста» (H. A. Николина, 2003). Текстовая модальность как категория тесно сопряжена с такими понятиями, как образ автора, точка зрения, она обеспечивает единство и целостность текста и сверхтекста, детерминирует актуализацию определенного фрагмента концептосферы, того или иного содержательного аспекта в смысловой структуре концепта. Центрирующим фактором гаршинского сверхтекста является трагическая модальность1, которая представляет собой результат преломления особенностей трагического мировоззрения, миропонимания Гаршина.

В пятом параграфе освещается вопрос об основных исследовательских направлениях в гаршиноведении. Отличительной чертой мемуарных источников, литературоведческих работ, посвященных Гаршину, является рассмотрение его личности в призме понятий христианской этики, при этом особо акцентируется мотив болезни в жизни и творчестве писателя. Биография Гаршина, запечатленная в мемуарной литературе, работы гаршиноведов дают объективное основание для утверждения, что ценностно-смысловая установка писателя была ориентирована на заострение этической проблематики. «Текст жизни» Гаршина, этическая доминанта его личности рассматриваются в диссертации в качестве важнейших факторов моделирования Гар-шинского текста, определяющих направленность анализа и интерпретации в русло этико-трагических смыслов.

Во второй главе «Трагическое как смыслоопределяющий принцип этического пространства Гаршинского текста» раскрывается роль текстовой трагической модальности и средств ее выражения в создании едино-цельного этического пространства гаршинского сверхтекста. Трагическая текстовая модальность проявляется на всех уровнях организации художественной структуры сверхтекста - субуровне жанрового прототипа (трагедии), событийном, субъектном, прагматическом, словесно-образном, мотивном и др. Соответственно она реализуется при помощи различных образов и образных средств (метафор, символики цвета и чисел, различных прецедентных феноменов и др.), семантика которых прямо или опосредованно связана с ценностно-эмоциональным феноменом трагического.

«определенная лингвоментальная ценностно отмеченная структура знаний, задающая систему идеологических координат и соответствующий модус для эмоционально-ценностного осмысления объекта художественного изображения и интерпретации» (А. Г. Лошаков, 2004). Значимый для сверхтекста метаконцепт "трагическое" актуализируется «текстом жизни» писателя и главенствующими в его произведениях темами жизни и смерти, болезни, войны. Метаконцепт "трагическое" заключает в себе такие признаки, как 'трагедийная тема', 'трагический герой', 'трагический характер', 'трагическая судьба', 'трагический конец', 'трагическое событие (ситуация)', 'трагический сюжет', 'трагедийные ходы' (связанные, например, с болезнью, гибелью, безответной любовью героя), 'трагический разлад человека и общества', 'трагическая вина/ошибка', 'трагическое мироощущение', 'трагический пафос', 'трагические эмоции', 'трагический тупик' (потеря смысла жизни), 'трагические обстоятельства' 'катарсис' и др. Как смыслопорождающая функция, «текст жизни» Гаршина формирует общую и актуальную для его сверхтекста проблему личность — народ — война, которая решается в трагическом ключе. Гаршин пишет о войне, которая происходит между народами, между людьми, в душе человека. По отношению к этическому трагическое выступает как принцип смыслопорождения. Гаршинский герой осуществляет свой моральный выбор в трагических жизненных обстоятельствах (война, смертельная болезнь, крушение веры, необходимость защитить невиновных ценой собственной жизни и др.); он активно борется со злом, отстаивая высокие нравственные идеалы; он не терпит пошлости, обесценивания человеческой жизни, и потому погибает, жертвует собой. В произведениях Гаршина остро ставятся вопросы о том, что разобщает, заставляет людей страдать, что угрожает миру гибелью, о зыбкой границе между добром и злом: Разве есть они, хорошие люди, разве я их видела и после и до моей катастрофы? Должна ли я думать, что есть хорошие люди, когда из десятков, которых я знаю, нет ни одного, которого я могла бы не ненавидеть? («Происшествие»); о неумении оценивать свои поступки с точки зрения христианской этики: ... и верил он во Христа, и молился ему, и думал, что исполняет Христовы заповеди. Не знал он, что написано в книге. И теперь он сидит и думает: «Если ударят в правую щеку, подставить левую? Как же это так. Господи? Хорошо, если ударят меня, а если женщину обидят, или ребенка тронут, или наедет поганый да начнет грабить и убивать твоих, Господи, слуг? Не трогать? («Надежда Николаевна»); о незнании того, что быть добрым — значит исполнять волю Божию; о нежелании умерить себя, услышать голос чуткой совести, голос Божий внутри себя; о несоблюдении Десяти заповедей; о злоупотреблении служебным положением и др. Содержание этической концеп-тосферы сверхтекста позволяет судить как об этическом идеале, так и «этическом негативе» Гаршина. Этическое и трагическое в сверхтексте находятся в отношениях взаимной обусловленности. Трагическое представляет собой ценностно квалифицирующий признак сверхтекста, качественную спецификацию его текстовой модальности.

осмысления трагического сюжета, который «сводится к серии актов насилия, совершаемых актантами друг над другом и над самим собой» (В. М. Цымбурский, 1993), предвосхищает такие, к примеру, смыслы, как 'негативные внешние события', 'бескомпромиссное столкновение (герой и общество/власти/судьба/злой рок)'; 'неизбежность смерти', 'победа, достижимая только через смерть, невозможная без этой смерти' и др.; а также программирует соответствующие эмоции. Изображение трагических событий, происшествий, которые обнаруживают глубокий конфликт, являются причиной нравственного страдания героев, часто оканчиваются их смертью, гибелью («Четыре дня», «Красный цветок» и др.), рассматриваются в диссертации как средство выражения трагической модальности.

Прототипические черты трагедии обнаруживают такие особенности гар шинской поэтики, как эффект сценичности, создаваемый различными приемами; преобладание монологизированных форм речи («Четыре дня», «Происшествие», «Надежда Николаевна» и др.), моделей замкнутого пространства («Attalea princes», «Ночь», «Красный цветок» и др.); четкое разделение персонажей на положительных и отрицательных и др. Так, преобладание перво-личной формы повествования позволяет с максимальной психологической достоверностью показать работу сознания героя, ищущего истину.

Параграф третий посвящен лингвопоэтическим особенностям представления гаршинского типа героя, его "внутреннего человека". Новый тип героя-гуманиста, созданный писателем, во многом воплотил сложные, трагические черты характера Гаршина-человека. Герои с внутренним разладом, с больной, терзающей душу совестью (Иванов, Рябинин, Марья Петровна, Надежда Николаевна, Лопатин, Аггей) противопоставлены героям благополучным. Однако «секрет» благополучия последних - это упразднение совести (Кудряшов), сознательная отгороженность от тяжелых впечапъчений (Дедов), пошлое отношение к жизни (Ольга Павловна). Так, в рассказе «Встреча» сталкиваются два персонажа-антипода Василий Петрович, учитель, «идеалист», и Кудряшов, инженер, «реалист», тем самым в позиции противопоставления оказываются два индивидуальных восприятия внешнего мира, две особенные репрезентации мира внутреннего, а один из аспектов проблемы совести - ее упразднение, - находит выражение в символическом образе ак-вария.

Концептуально-семантическое единство сверхтекста, его связность создается посредством редупликации таких текстов-фрагментов, как «текст убийства» и «текст самоубийства». Экспрессивность созданных Гаршиным образов героев, изображенных ситуаций усиливается за счет актуализации множества евангельских смыслов, например, о крестном постижении истины, нравственном очищении, покаянии и воскресении («Четыре дня», «Ночь» и др.). Так, знание библейских текстов позволяет выделить такие, к примеру, актуальные для гаршинского сверхтекста смысловые составляющие концепта "покаяние": 'не насилие человека над собой и не свидетельство его внутреннего смятения, а обращение к Иисусу Христу, Который «пришел взыскать и спасти погибшее»' (Деян 2: 38; Мф 18: 11); 'исповедание своей вины не только перед Богом, но, если необходимо, и перед человеком' (Лк 15: 21; Иов 42: 6; 1Ин 1: 9); 'скорбь от совершенного греха и обращение к Богу', 'вера в Иисуса Христа', 'добрые дела' (Иез 18: 30; Лк 15: 3-7; Деян 2: 37,38) 'прощение', 'спасение', 'новое сердце и новый дух', 'знание истины', 'вечная жизнь' (ЗЦар 8: 46-50; Деян 2: 38; 2Кор7: Ю); 'человек кается однажды, как однажды принес Себя в жертву Христос', 'не стоит откладывать обращение и покаяние до смертного одра' и др. (Евр 7: 27, 9: 12, 10: 10; Рим 9: 18). Отмеченные соответствия между концептуально-этическими особенностями героев и евангельскими изречениями отображены в диссертации в таблице. Актуализация смыслов концепта "трагическое", реализация трагической модальности происходит также при помощи сквозного в сверхтексте словесного ряда, связанного с суицидальным мотивом: Не лучше ли кончить? Около моего соседа лежит его ружье, отличное английское произведение. Стоит только протянуть руку... один миг, и коней («Четыре дня»); ... и все-таки говорил, чувствуя, что с каждым словом все ниже и ниже куда-то падает, все туже и туже затягивая петлю на своей шее\ «Да ведь он теперь стреляется!»... («Происшествие»); Вывезли батарею на гору: смотрят, а на дереве доктор висит... Не мог человек вида мучений вынести («Трус»).

Трагедия гаршинских героев заключается в роковой невозможности начать жизнь сначала, встать на новый путь, они ищут Бога, но редко ощущают Его присутствие. Для создания образа "внутреннего человека" гаршинского героя используются языковые средства, которые представляют его как "умирающего", "воскресающего", "болеющего", "открытого исцеляющему слову молитвы", "не знающего душевного покоя, тишины сердечной" (например, словесный ряд, соотносимый со значением 'звуки смерти' характеризуется большой «протяженностью», напротив, гармонические звуки в гаршинском тексте изображаются крайне редко, всего найдено 4 контекста). Для характеристики болезненного состояния героя наиболее часто используется эпитет бледный (встретился в 28 контекстах). Обращает на себя внимание частотность использования в гаршинских текстах слова-интенсификатора очень (выявлено 176 употреблений, в том числе данный семантический усилитель присутствует в названии «Очень коротенький роман»). Анализ 69 контекстов употребления наречия меры и степени очень со словами, относящимися к сфере «человек», показал, что оно служит для выдвижения смыслов, связанных с различным состоянием героев: болезненным (16%), нормальным, здоровым (1,4%), душевного равновесия (13%), уверенного умственного настроя (25%), беспокойства (18,8%); для выражения модальности сомнения (1,4%), субъективных положительных (10%) и негативных (14,4%) оценок другого человека. Конфликт между долгом и совестью часто становится отправной точкой для развития трагической коллизии в гаршинских текстах.

"долг" и особенности его представления в сверхтексте. Анализ 101 контекста гаршинских рассказов, эксплицирующих «морально обязывающее» значение поступков героев, показал, что парадигма «должное» в гаршинском тексте достаточно объемна: ее составляют 130 употреблений операторов долженствования (необходимо — 6, надо — 22, нужно - 58, должен — 24, следует —11, обязанный — 3, обязанность — 6) против 33 употреблений парадигмы «желаемое» (мне хочется — 7, хочу — 12, захочу — 1, не хочу — 12, не захочу — 1). В сверхтексте выделяются близкие в смысловом плане словесные ряды со значением 'долг':

«Воинский долг», «Общественный долг», «Товарищеский долг», «Долг честного человека», «Долг перед самим собой», «Долг перед человечеством» и др.

В параграфе пятом решается задача описания смыслового содержания сопряженных в сверхтексте концептов "болезнь" и "война". Значимость для художественного мира Гаршина таких универсальных оппозиций, как добро — зло, мир — война, жизнь — смерть неоспорима. Гаршинский герой, как правило, предстает в момент наивысшего напряжения нравственных, физических, духовных сил, в ситуации между жизнью и смертью: тяжелое ранение («Четыре дня», «Из воспоминаний рядового Иванова»), гангренозное заражение («Трус»), горячка, вызванная творческим кризисом («Художники»), психическое расстройство, спровоцированное впечатлениями от лишенной гармонии действительности и осознанием своей отчужденности («Ночь», «Красный цветок»), потеря любимого человека («Происшествие», «Надежда Николаевна») и др. Состав актуально-потенциаиьных для сверхтекста культурно значимых смыслов, восходящих к концепту "болезнь", достаточно обширен и разнороден. Это признаки, связанные с разными формами мирови-дения, способами осмысления человеческого существования, толкования духовной сущности мира и человека, особенно в пороговой ситуации — между бытием и небытием. Актуализируемые семантикой единиц сверхтекста, эти признаки обеспечивают его смысловую глубину, философичность, делают его открытым для взаимодействия с иными текстами.

Близость понятий болезнь и война основывается на общем компоненте 'состояние человека/человечества'. На лексико-семантическом уровне сопряжение концептов "война" и "болезнь" обнаруживают следующие особенности: болезнь/войну вызывают, предотвращают — во время болезни/войны испытывают обострение напряженности, находятся на грани жизни и смерти - из болезни/войны выходят. Болезнь может являться следствием войны, в то же время болезнь духовная может быть причиной войны. Среди разных языковых средств (страдание, смерть, красный, черный, кровь и др.), коррелирующих с содержанием базового концепта "болезнь", доминируют единицы словесного ряда с корнем -бол'- (173 употребления). Актуализации смыслов, заключенных в концепте "болезнь", способствует семантическое взаимодействие слов, образующих разные словесные ряды («безумие» и «одержимость», «черный» и «белый», «страсть» и «стремление к совершенству» и др.). У концептов "болезнь" и "война" обнаруживается общая смысловая база, которую представляют такие признаки, как 'зависть', 'вражда', 'психоз' и др., что говорит об отношениях взаимообусловленности между компонентами данных концептов. Анализ содержания концептов "болезнь" и "война" позволяет сделать выводы о том, что многие их признаки совпадают, обнаруживая общее основание. Им может быть эмоционально-оценочная квалификация: болезнь, война суть 'безусловное зло', 'трагедия', 'горе', 'беда', 'ужас', 'несчастье', 'страдание', 'мучения', 'слезы', 'проклятье', 'несправедливость' (болезнь и война несправедливое наказание свыше), 'неполнота, неполноценность жизни', 'естественная неизбежность для всех' (как и смерть), 'более короткий «путь» к смерти', 'сильнейшее желание прекратить страдания', 'испытание силы духа', 'средство духовного очищения', 'агрессия' (война ассоциируется с нападением, порабощением, гнетом; чтобы подчеркнуть внезапность наступившей болезни, ее называют «напастью»), 'умирание, разрушение, распад'. Для создания образа болезни, изображения болезненного состояния героев Гаршиным используются различные средства и приемы стилистической выразительности, выдвижения, традиционные образы-символы (эпитеты, метафоры, цветообразы и др.). В Гаршинском тексте сценарии (события) болезни, войны реализуются во всей полноте своих составляющих (пресобытие, событие, постсобытие). Этическая проблематика Гаршинского текста актуализируется также словесными рядами, связанными со смыслами этического концепта "зависть" («Надежда Николаевна», «Сигнал» и др.). Нетерпимость к чужому, иной мысли, иной вере - этот признак также входит в концепт "война", служит объяснением причин возникновения конфликта. В Гаршинском тексте оказываются эксплицированными и такие признаки концепта "война", как 'государство освобождает человека от ответственности за убийство на войне', 'массовый психоз, вызываемый «вирусом войны»', 'пропаганда воинственных настроений', 'преуменьшение потерь', '«пушечное мясо»' и др. Как трагедия мира в целом, и личности в отдельности, воспринимается смысл, который открывает для себя гаршинский герой: 'мир обречен на войны, это — неизбежность': Если не протянется долго эта война, все равно начнется другая... Мне кажется, что нынешняя война — только начало грядущих, от которых не уйду ни я, ни мой маленький брат, ни грудной сын моей сестры («Из воспоминаний рядового Иванова»). Творческая работа художников, духовно близких авторскому идеалу творца, изображается как исключительно болезненный процесс, связанный с актуализацией таких смыслов, как 'страстное, всепоглощающее (болезненно-одержимое) желание создать «почти нереальный», «совершенный» живописный образ', 'написание картины есть воплощение вечно ускользающего совершенства', 'творчество сродни безумию, смерти' и др.

Задачей шестого параграфа является показать, как реализуется трагическая модальность на субъектно-прагматическом уровне сверхтекста. Трагическое как выражение тяжелого душевного состояния, страдания, как невозможность найти выход из трагического тупика, когда смысл жизни потерян, когда жить в соответствии с понятиями совести, чести, долга оказывается невозможно, проявляется в речевых актах говорящего, в используемом им репертуаре субмодальностей сомнения/уверенности, в особенностях его субъ ективно-оценочной точки зрения относительно действий и поступков как своих, так и других лиц. Такие ядерные смыслы концепта "трагическое", как 'непримиримый жизненный конфликт', 'столкновение характеров и страстей', 'конфликт, являющийся причиной глубокого нравственного страдания' (MAC, IV, 395), имплицируются посредством субъективно-модального компонента со значением уверенности/сомнения, который обнаруживается в речевых партиях гаршинских персонажей. Психологически достоверные образы героев-антиподов и трагический характер взаимоотношений людей создаются при помощи разных языковых средств и стилистических приемов, как то: а) редупликация сценария «встреча», который обнаруживает трагизм ситуации нравственного отстояния героев друг от друга; б) столкновение разных ипостасей «я», «внутренних голосов», ведущих острый полемический диалог, что обнажает противоречие между идеологическими и этическими системами ценностей героев Гаршина, внутреннюю дисгармонию гаршин-ского героя (внутренние голоса Алексея Петровича («Ночь»), персонажи-голоса (<Голоса>), духовные ипостаси Лггей и Алексей одного и того же героя, который сначала гордым был, а после кротким стал («Сказание о гордом Arree»).

создании трагической модальности. Наиболее частотным цветообозначением является красный (отмечено 90 случаев употребления) - цвет невинно пролитой крови, всех слез, всей желчи человечества, символизирующий зло, войну, неправедную жизнь, эксплуатацию человека. Зеленый цвет (выявлено 36 контекстов) нередко выступает как ассоциат образов прошлого (детства). Бе-лый (бледный) цвет участвует в создании психологически достоверных портретов трагических героев «Красного цветка», «Ночи», «Надежды Николаевны» и др. Черный цвет актуализирует идею конца, тьмы, зла, страдания, горя, смерти. Значимые в концептуальном плане числа (2, 3, 4, 7, 8) находятся в позиции выдвижения, осуществляемого приемом повтора и графическими средствами («Четыре дня», «Происшествие», «Ночь», «Надежда Николаевна»). Актуализация символических значений чисел ('дуализм', 'конфликт', 'насилие', 'смерть', 'крестная мука', 'спасение', 'воскресение', 'бесконечность' и др.) становится возможной при опоре на соответствующий контекст и общую для сверхтекста коммуникативно-прагматическую установку.

В Заключении делаются обобщающие выводы и намечаются перспективы дальнейшего исследования: изучение межтекстового взаимодействия разных составляющих сверхтекста - текстов и их фрагментов, описание вербализованных в Гаршинском тексте событий болезни, войны, творчества в со отнесенности с когнитивной моделью события (В. Я. Шабес); создание на основе полученных результатов словаря концептов сверхтекста В. М. Гаршина.

По теме исследования опубликованы следующие работы:

1. О концептуальной нагрузке имен числительных в новелле Вс. Гаршина «Ночь» // Проблемы гуманитарного знания: на рубеже веков: Тезисы научно-практич. конф. / Отв. ред. Э. Я. Фесенко. — Архангельск: Поморский гос. ун-т, 1999. (В соавт. с А. Г. Лошаковым). - С. 47 - 49. (0,1 п. л.)

2. Мифопоэтические концепты у В. М. Гаршина // Ломоносовские аспирантские и студенческие научные чтения. Выпуск II: Россия и Европейский Север в XX веке. Тезисы докладов / Отв. ред. А. О. Подоплекин. - Архангельск: Поморский гос. ун-т, 2000. - С. 100 - 102. (0,1 п. л.)

"болезнь" в произведениях В. М. Гаршина // Проблемы литературы XX века: в поисках истины: Сб. материалов по результатам Всероссийской научн. конф. молодых ученых «Проблемы литературы XX века» / Сост. и отв. ред. Э. Я. Фесенко. - Архангельск: Поморский гос. ун-т, 2003. (В соавт. с А. Г. Лошаковым). - С. 71 - 78. (0,5 п. л.)

4. О реализации концепта "четыре" в рассказе В. М. Гаршина «Четыре дня»//Проблемы культуры, языка, воспитания: Сб-к науч. трудов. Вып. 6 / Сост. и отв. ред. А. И. Есюков и П. В. Лизунов. — Архангельск: Поморский гос. ун-т, 2004. - С. 101-103. (0,3 п. л.)

5. О некоторых особенностях нарратива в рассказах В. М. Гаршина // Res philologica: Ученые записки. Вып. 5 / Отв. ред. Э. Я. Фесенко. — Архангельск: Поморский гос. ун-т, 2004. - С. 165 - 169. (0,5 п. л.)

6. О средствах выражения модальности уверенности/сомнения в рассказе В. М. Гаршина «Художники» // Проблемы культуры, языка, воспитания: Сб-к науч. трудов. Вып. 7 / Сост. и отв. ред. Р. В. Попов - Архангельск: Поморский гос. ун-т, 2006. - С. 89 - 98. (0,3 п. л.)

7. О средствах создания модального плана в рассказе В. М. Гаршина «Встреча» // Жанры и типы текста в научном и медийном дискурсе: Сб-к науч. трудов. Вып. 3 / Сост. и отв. ред. А. Г. Пастухов — Орел: Орловский гос. ин-т культуры и искусств, 2006. - С. 263 — 271. (0,6 п. л.)

«Гуманитарные и социальные науки». — 2006. -№4. -С. 112- 115. (0,4 п. л.)

В. М. Гаршин доказал своим творчеством, что масштабность этического, духовного содержания, воплощенного в произведениях, не зависит от их размеров и формы. Проза Гаршина составляет одну книгу, «но книга эта во всех смыслах будет потяжелее пудовых фолиантов и основательных многотомни-ков» [Немзер 2005]. Отличительными чертами созданной писателем малой прозы являются максимальная концентрация идей, максимальная экспрессивность, достигаемая выдвижением трагической коллизии прозрения, поиска истины, синтезом лирических и условных форм отражения действительности, принципиальной открытостью ассоциативно-словесных рядов его текстов в мир духовной культуры.

Творчество Гаршина, высказанные им идеи не утратили своей злободневности. Эта мысль убедительно звучит во многих исследованиях, посвященных творчеству Гаршина: «Перечитайте "Четыре дня" - и вы поразитесь современности подхода к изображению войны и человека на войне при всем различии декорации театра военных действий тогда и в наши дни» [Топер 1975: 63].

В своих воспоминаниях современники Гаршина называют его «центральною, героическою личностью своего поколения», подчеркивая при этом, что литературная деятельность и личная жизнь писателя удивительно совпадали между собою, «как две стороны одного и того же явления»; Гаршин всецело отдавался тревогам и противоречиям своего времени и воплотил их с такою страстной искренностью, как никто из других писателей этого сделать не смог [Минский 1977: 179]. Логичным продолжением этого умозаключения являются утверждения исследователей творчества Гаршина о том, что все его произведения были «воплем отчаяния честного, правдивого писателя, который не мог равнодушно взирать на то, что происходило в России» [Машинский 1976: 5]; что «темы страдания и самопожертвования стали едва ли не главными в его творчестве», что в его личности, жизни и творчестве слишком явственны семена христианской культуры [Бекедин 1994: 339].

И. Чуковского, Г. Ф. Самосюк, А. ГТ. Селявской, Н. В. Кожуховской, А. Н Латыниной, И. И. Московкиной, Т. А. Колесниковой, Е. М. Сахаровой, В. А. Стариковой, JI. B. Суржко, Е. Дохналь, П. Генри, В. Кострицы, JI. Стенборда, В. Тумановой, В. А. Сухорукова, Г. А. Шалюгина и др.).

Все произведения Гаршина представляют собой едино-цельный Гар-шинский текст1 - неотъемлемую составляющую духовного Текста русской культуры. Данная мысль соответствует идеям современного текстоведения о существовании в культурном пространстве сверхтекстов - особых целостно-единых концептуально-семантических образований, синтезирующих определенное число самостоятельных произведений словесного искусства [Лошаков 2006(b)],

На целостность гаршинского сверхтекста указывают и его общая «максимальная смысловая установка, идея» (В. Н. Топоров) - показ трагедии человека в обезбоженном мире и поиски путей его спасения; и принципиальная направленность всех произведений писателя в русло этической проблематики; и единство авторской и текстовой модальности, общность стилевых черт, эмоциональной тональности созданного писателем поэтического мира - это «безнадежный плач человеческой души о Боге» (Д. С. Мережковский); и образы-персонажи, единый тип героя, бытующий в общественно-литературном сознании как «гаршинский герой» - своего рода alter ego писателя, и сквозные слова-образы, образы-символы, аккумулирующие этико-философские смыслы произведений Гаршина.

Этическую концептосферу Гаршинского текста можно представить в виде системы смысловых координат - морально-ценностных приоритетов, носи

1 В работе для обозначения совокупности произведений Гаршина, рассматриваемых в качестве целостного образования, используются как равнозначные орфографические варианты тсрминономинаций: гаршинский сверхтекст и Гаршинский текст. Что касается орфографической формы выражения гаршинский текст, то она передает традиционный смысл: конкретное произведение, написанное Гаршипым. телями которых являются, выражаясь словами Ж. Делеза, «концептуальные персонажи» Гаршина. Наивысшей нравственно-этической позицией Гаршина является идея добра как главенствующий ориентир, приближающий к моральному идеалу святого, страстотерпца, мученика (и в бесконечной перспективе - самого Христа).

Для определения объективно существующих смыслов, составляющих содержание этических концептов ("болезнь", "война"), чисел и цветономинаций, использовались тексты Библии, труды русских мыслителей, литературоведов, а также различные энциклопедические и толковые словари.

В качестве объекта исследования выступает сверхтекст Гаршина как отмеченная целостностью совокупность текстов писателя, которая представляет собой едино-цельную многомерную в смысловом плане концептуально-словесную структуру - модель художественного мира писателя.

JI. B. Сахарного, позволяющая объединять тексты в парадигмы на основании содержательного критерия; деривационная теория высказывания и текста, исследующая механизм производства сложных единиц из простых (JI. H. Мурзин, Т. В. Симашко и др.). В работе используются отдельные методы и приемы когнитивной лингвистики (В. Я. Шабес, Е. С. Кубрякова, З. Д. Попова, И. А. Стернин, А. А. Камалова и др.), лингвокультурологии (Г. И. Берестнев, В. В. Карасик, С. Г. Воркачев, Г. Г. Слышкин), лингвопоэтики (В. В. Виноградов, Г. О. Винокур, P. O. Якобсон, Д. М. Поцепня, И. А. Арнольд, И. Р. Гальперин, Н. А. Николина, И. А. Щирова и др.).

образование, центрируемое авторскими ценностно-смысловыми этическими установками.

Соответственно под этическим пространством текста в работе понимается «совокупность этических концептов и стратегий пользования ими, имеющих лексическую экспликацию в совокупности ключевых лексем, замыкающих на себе ассоциативные поля текста. Это пространство служит для представления ценностной картины мира субъекта как составляющей его информационного тезауруса, для выражения его знаний, мнений, установок, личностных конструктов» [Сулименко 2004: 127].

Актуальность исследования определяется интересом современной лингвистики, текстоведения к проблемам моделирования сверхтекстов и гипертекстов, индивидуально-языковой художественной картины мира; к разработке принципов, методов, методик анализа совокупности художественных текстов как единого словесно-концептуального пространства; к выявлению и описанию ключевых концептов русской культуры, их особенностей функционирования в произведениях русских художников слова. В этих аспектах тексты Гаршина только начинают исследоваться (см., например [Головань 2003; Лошаков 2003]).

Цель работы - описать этическое пространство сверхтекста Гаршина в аспекте реализуемой в нем трагической модальности.

Поставленная цель определила следующие задачи исследования:

2. Обосновать возможность анализа произведений Гаршина в качестве единого сверхтекста и определить теоретические основы моделирования Гаршинского текста в системе понятий текстообразующего ряда Цельность, связность, авторская и текстовая модальность, словесный ряд, текст-примитив, сверхтекст и др.), лингвокогнитивного плана {концепт, концептосфера (концептуальное пространство), метакон-цепт, прототипическая модель жанра), лингвопоэтической парадигмы (образ автора, субъекты внешней и внутренней репрезентации речи, тип героя, точка зрения, мотив) и др.;

1. Сверхтекст В. М. Гаршина представляет собой совокупность текстов писателя, которая характеризуется целостностью, предопределенной как монолитностью воплощенной авторской смысловой установки выразить трагическую сущность «проклятых вопросов» о правде и неправде «в конечной области людских отношений» (В. Г. Короленко), так и единством текстовой трагической модальности, стиля, единым типом трагического героя («гаршинского героя»), наличием ключевых «текстов-примитивов», слов-образов, концептов, реализующих сверхсвязность на разных уровнях его структуры.

2. Внешним фактором, определяющим «конструктивную упругость» Гаршинского текста, его этического пространства, является «текст жизни» писателя, его мировоззренческая нравственно-этическая доминанта.

3. В гаршинских текстах этическая концептосфера автора преломляется через категорию трагической модальности - аксиологическую константу художественной модели социально неблагополучного мира. Трагическая модальность проявляется на разных ярусах семантической организации сверхтекста -субуровне жанровой прототипической модели трагедии, событийном, субъектном, субъектно-прагматическом, словесно-образном и др.

4. Доминирующим в этическом пространстве Гаршинского текста является сопряженный с метаконцептом "трагическое" концепт "болезнь", содержание которого направленно ассоциируется, взаимодействует со смысловыми признаками, заключенными в таких этических концептах, как "долг", "совесть", "война" и др. В качестве средств актуализации отмеченного этического концептуального содержания выступает разветвленная система словесных рядов, маркированных «трагической» семантикой (светообразы, цветообразы, слова-числа, «тексты-фрагменты», речемыслительные глаголы, слова-интенсификаторы, оценочная лексика и др.).

пространство Гаршинского текста как главенствующий внутренний фактор, обеспечивающий его целостность и внутреннюю цельность, как важнейшая составляющая индивидуально-авторской картины мира.

Для решения поставленных задач в работе использованы различные методы: общенаучные методы (общетеоретические методы наблюдения, описания); метод моделирования, выступающий в качестве ведущего общефилологического, сама интерпретация художественного текста - это моделирование индивидуально-авторской картины мира; лингвистический метод концептуального анализа, который позволяет исследовать внутренние нормы художественного текста, механизмы создания смысловой глубины текста, выявлять роль речевых средств в актуализации концептуальной и подтекстовой информации, описывать индивидуально-авторскую ценностную и художественную картину мира; контекстуальный и межтекстуальный анализ, каждый из которых нацелен на изучение особенностей функционирования текстуальной единицы как в рамках целого текста, так и сверхтекста, что помогает решать проблемы о смысловом приращении, смысловом взаимодействии, о транспонировании и интроекции объективных смыслов в границах текстового пространства.

Теоретическая значимость диссертационного исследования определяется тем, что в нем к классу текстов одного автора применен комплексный подход, сочетающий принципы и приемы текстоведения, лингвопоэтики, когнитивной лингвистики, литературоведения; раскрыта роль концептуальных структур в реализации текстовой модальности, в создании единого многомерного смыслового пространства сверхтекста.

Практическая ценность работы заключается в возможности использования ее результатов для описания идиостиля В. М. Гаршина. Материалы исследования могут найти практическое применение в вузовской и школьной практике преподавания русской литературы, языка, истории, культурологии, прежде всего при изучении курсов «Филологический анализ текста», «Стилистика русского языка», «История русского литературного языка», «История русской литературы», при разработке спецкурсов и спецсеминаров, а также других филологических и культурологических дисциплин.

По материалам исследования были сделаны доклады на межвузовской научно-практической конференции, посвященной 10-летнему юбилею Северодвинского филиала Поморского государственного университета имени М. В. Ломоносова (Северодвинск, 1999), Всероссийской научной конференции молодых ученых «Проблемы литературы XX века» (Северодвинск, 2003); внутривузовских научно-практических конференциях, проводимых в рамках Филологических чтений (Северодвинск, 1999 - 2006), традиционных Ломоносовских конференциях преподавателей, аспирантов, студентов (Северодвинск, 1999 - 2004). Основные положения работы обсуждались на заседаниях кафедры русского языка (2003 - 2006 гг.), на семинарах аспирантов кафедры русского языка (2004 - 2006 г.). По теме исследования имеется 8 публикаций общим объемом 3 уч. -изд. листа.

Структура диссертации. Основной текст исследования состоит из введения, двух глав и заключения.

Заключение научной работы

Выводы

нравственного порядка, - и прагмаэстетической. Текстовая трагическая модальность является смыслоопределяющим принципом этического пространства Гаршинского текста, который задает такие эмоционально-ценностные координаты (трагические темы), как (1) непримиримая борьба с мировым злом, «сеющим» ужас, скорбь, ненависть, разрушение, голод, холод, несчастья, смерть, войны, болезни, обесценивающим, обезличивающим человеческую жизнь, превращающим ее в «пошлый мотив» и (2) мучительный поиск мировой гармонии, вечно ускользающей красоты, желание остаться «чистым, нетронутым», духовно целостным человеком.

Этическую концептосферу гаршинского сверхтекста составляют концепты, относящиеся к морально-нравственной сфере: "болезнь", "боль", "сострадание", "долг", "жалость", "тоска", "грех", "война", "убийство", "самоубийство", "совесть", "покаяние" и др. Важнейшими средствами актуализации содержания этических концептов являются (1) сквозные в сверхтексте словесные ряды, составляющие которых несут в себе «трагическую» семантику, (2) постоянно повторяющаяся на событийном уровне ситуация трагического выбора: 'убить или подставить себя под пули', 'пойти на войну добровольцем или воспользоваться исключительным положением', 'довериться другому человеку, «ухватиться за соломинку» или «плыть вниз по течению»', 'попытаться выломиться из рамок обстоятельств жизни или смириться с жалким существованием', 'выполнить долг перед обществом или соблюсти личные интересы' и др.

Трагическая текстовая модальность находит выражение на всех уровнях организации художественной структуры сверхтекста - на жанрово-прототипическом субуровне, событийном, субъектном, прагматическом, словесно-образном, мотивном и др.

В Гаршинском тексте прототипические черты проявляются в таких особенностях поэтики, как:

• драматическое действие переносится во внутренний мир героя («Я чувствующее», «Я мыслящее»);

• в речевом плане текста преобладает речь не авторская, а персонажей (преимущественно монологическая);

• «внешнее» пространство (локус) моделируется как замкнутое, «сценическое»; сцены болезни, страданий, смерти героев способны вызывать эмоции жалости, сострадания, сочувствия, эффект катарсиса;

• природа отношений героев характеризуется как дихотомическая, при этом обнаруживается ассоциативная связь с евангельскими представлениями о праведности и неправедности;

• изображаемые, моделируемые трагические события обнаруживают нег разрешимый конфликт, глубокие нравственные страдания героев.

Ассоциативный характер читательского восприятия текста активизирует знание прецедентных смыслов и синтез «новых», неочевидных смыслов.

"болезнь", доминируют единицы словесного ряда с корнем -бол'- (173 употребления). Актуализации смыслов, заключенных в концепте "болезнь", способствует семантическое взаимодействие слов, образующих разные словесные ряды («безумие» и «одержимость», «черный» и «белый», «страсть» и «стремление к совершенству» и др.). У концептов "болезнь" и "война" обнаруживается общая смысловая база, которую представляют такие признаки, как 'зависть', 'вражда', 'психоз' и др., что говорит об отношениях взаимообусловленности между компонентами данных концептов. В конкретных словесных рядах смысловые признаки, восходящие к тем и другим концептам, проявляются синкретично. Для создания образа болезни, изображения болезненного состояния героев Гаршиным используются различные средства и приемы стилистической выразительности, традиционные образы-символы. В Гар-шинском тексте сценарии (события) болезни, войны реализуются во всей полноте своих составляющих (пресобытие, событие, постсобытие).

Творческая работа художников, духовно близких авторскому идеалу творца, изображается как исключительно болезненный процесс, связанный с актуализацией таких смыслов, как 'страстное, всепоглощающее, (болезненно-одержимое) желание создать «почти нереальный», «совершенный» живописный образ', 'написание картины есть воплощение вечно ускользающего совершенства', 'творчество сродни безумию, смерти' и др.

Особая модальная рамка «наблюдателя» (Е. М. Вольф) позволяет варьировать пространственную и временную точку зрения героя, благодаря чему создаются эффекты объемности, дробности, динамичности, статичности, локализованное™ во времени и пространстве изображаемого образа и события.

В гаршинском сверхтексте весомую роль в реализации концептуальной и подтекстовой информации, создании трагической модальности играют цвето-образы красный, зеленый, белый, черный и концепты-числа 2,3,4, 7,8.

Заключение

начала разрабатываться сравнительно недавно (В. Н. Топоров, Ю. М. Лотман, Н. А. Купина, Г. В. Битенская, Н. Е. Меднис и др.). Дискуссионными являются вопросы определения сущности сверхтекста, выделения его конститутивных признаков, типологии. Однако несомненно, что возникновение различных концепций сверхтекста было инициировано утвердившимся пониманием культуры как некоего концептуального пространства, концептуальной текстосферы, в которой взаимодействует несметное количество «культурных кодов» (Р. Барт).

Понятие сверхтекста базируется на таких категориальных признаках текста, как закрытость / открытость, целостность, связность, коммуникативно-прагматическое единство.

Плодотворной для разрабатываемой теории сверхтекста является концепция цельности как парадигматического феномена (Л. В. Сахарный, А. С. Штерн), теория интертекстуальности.

Отправной точкой для нашего исследования послужило понимание сверхтекста как совокупности отмеченных ассоциативно-смысловой общностью в сферах автора, кода, контекста, адресата автономных словесных текстов, которые в культурной практике актуально или потенциально предстают в качестве интегративного (целостно-единого), динамического, многомерного, дисси-пативного концептуально-семантического образования (А. Г. Лошаков).

Гаршинский текст представляет собой потенциально-актуальную разновидность сверхтекста - авторский сверхтекст. Внешними факторами его'моделирования являются «текст жизни» Гаршина, мировоззренческая нравственно-этическая доминанта его личности.

«цельностей», обнаруживаемых на уровне как поверхностной, так и глубинной структуры его текстовых составляющих. В реализации сверхтекстовой связности веромую роль играют тексты-фрагменты и другие типы разветвленных взаимодействующих друг с другом словесных рядов.

Свойственны Гаршинскому тексту и такие признаки, как кросс-жанровость, кросс-темпоральность и кросс-персональность (В. Н. Топоров).

Гаршинскому сверхтексту присуща единая сверхсмысловая установка -показать трагедию человека в обезбоженном мире, найти пути спасения души человеческой, обрести утраченное Слово. Гаршинский текст - это прежде всего этикоцентрический сверхтекст.

Этическое пространство сверхтекста В. М. Гаршина создается посредством взаимодействия соотносимых, но содержательно не тождественных составляющих этической концептосферы (совокупности этических концептов "жизнь", "смерть", "мир", "война", "болезнь", "боль", "страдание", "совесть", "долг", "раскаяние", "покаяние", "надежда", "вера", " любовь", "Бог", "творчество" и др.) и семантического пространства, конституируемого этической семантикой разноуровневых текстуальных единиц, образующих сквозные словесные ряды.

Проведенный анализ языковых средств выявил, что ключевыми концептами Гаршинского текста являются "болезнь", "война", "творчество", восходящие к общей базе архетипических смыслов, таких, например, как '«древнейшие» негативные чувства - зависть, вражда'; 'возродиться духом, нравственно, познав добро и зло, закон Божий' и др. На доминантный характер данных этических концептов в сверхтексте указывают выявленные группы ключевых слов, имен собственных, концептов-чисел, цветообразов и др. содержательные элементы текста.

«текст жизни» писателя, социокультурный контекст и др.), так и внутренние (изображение ситуаций, сцен болезни, смерти, неразрешимых этических конфликтов и др.). Гаршинский герой осуществляет свой моральный выбор в трагических жизненных обстоятельствах (война, смертельная болезнь, крушение веры, необходимость защитить невиновных ценой собственной жизни и др.); он активно борется со злом, отстаивая высокие нравственные идеалы; он не терпит пошлости, обесценивания человеческой жизни, и потому погибает, жертвует собой. Тем самым Гаршинский текст оказывается сопряженным с метаконцептом "трагическое", заключающим в себе такие признаки, как 'трагический герой', 'трагедийная тема', 'трагедийные события', 'трагедийные действия', 'трагедийные ходы (гибель героя)', 'трагический характер', 'трагический конец', 'катарсис', 'трагический разлад человека и общества', 'трагическая судьба', 'трагическая ситуация/трагический сюжет (болезнь/смерть; безответная любовь; убийство; самоубийство)', 'трагическая вина/ошибка', 'трагическое мироощущение', 'трагический пафос', 'трагические эмоции', 'страдание человека от неосуществимых желаний и стремление вырваться из их круга', 'трагический тупик: потеря смысла жизни', 'трагические обстоятельства' и др.

Метаконцепт определяется как лингвоментальная структура знания аксиологического плана, которая задает систему идеологических координат и соответствующий модус для эмоционально-чувственного, ценностного осмысления объекта художественного изображения и интерпретации - как целостного текста, так и тех его компонентов, которые оказываются в фокусе направленных концептом ассоциированных смыслов (А. Г. Лошаков).

субуровне проявляются такие прототипические черты трагедии, как эффект сценичности, создаваемый различными приемами; преобладание монологизированных форм речи, моделей замкнутого пространства; четкое разделение «концептуальных персонажей» на положительных и отрицательных и др. На референтном уровне трагическая модальность выражается через повтор таких событий и ситуаций, как уход на войну, война, болезнь, творчество и др. Трагические смыслы обнаруживаются и на уровне субъектной организации: гаршинский тип героя - это герой трагический, как элементы художественной структуры гаршинские персонажи организованы по принципу «параллельных» рядов (гуманисты и эгоисты). Субъектно-прагматический уровень сверхтекста эксплицирует дисгармонические отношения между героями. Для создания психологически достоверных образов героев-антиподов, их нравственного противостояния писатель прибегает к разнообразным грамматическим средствам выражения модальности уверенной оценки и модальной оценки, значимым для создания трагической модальности являются прием редупликации сценария «встреча», позволяющий обнаружить трагическое нравственное отстояние героев друг от друга; использование внутренней, несобственно-прямой речи, авторских ремарок, многочисленных характеристических бытовых деталей; прием столкновения разных ипостасей «я», «внутренних голосов», ведущих острый полемический диалог и др. На словесно-образном уровне весомую роль в реализации трагической модальности и создании едино-цельного словесно-концептуального этического пространства играют цветообразы, светообразы, слова-числа.

Трагическая модальность является смыслоопределяющим принципом этического пространства сверхтекста В. М. Гаршина.

Проведенное исследование показывает, что сверхтекст В. М. Гаршина является одной из составляющих духовного Текста русской культуры.

событий болезни, войны, творчества в соотнесенности с когнитивной моделью события (В. Я. Шабес); создание на основе полученных результатов словаря концептов сверхтекста В. М. Гаршина.

1. Понятие трагической модальности употребляется преимущественно в историко-культурологических работах (К. Berke. 1982; Р. Hemadi, 1991; В. М. Цымбурский, 1993).