Гаршин В. М - Гаршиной E. С., 8-12 июня 1877 г.

100. Е. С. Гаршиной

Дорогая мама!

Пишу вам из деревушки, названия которой не знаю. Опущу это письмо не раньше, как через два или три дня, когда придем в Александрию.

Там простоим неопределенное время. Может быть, тотчас же двинут на Дунай, а может быть так и останемся состоять при главной квартире.

От Баниаса поход сделался очень легок; переходы небольшие (20, 10, 18, 8, 18 в.), и после огромных переходов по 40 и 50 в<ерст> кажутся прогулками. Кроме того, выдали палатки, очень удобные, французской системы. На одну палатку полагается 6 ч<еловек>, которые ее и несут (на человека приходится фунта два). Мы помещаемся вчетвером (с офицерами - Иваном Наз. и прапорщиком Сахаровым) в большой офицерской палатке. Вообще нам гораздо легче, чем солдатам: пища лучше, чаю пьем много. С тех же пор, как выдали палатки, даже и не мокнем.

Да и вообще физические неприятности вовсе не так велики? как вам кажется (судя по письмам). Я даже (для себя, конечно) не могу причислить их к страданиям. На расположение духа они нисколько не действуют, а это главное.

место.

Ваши письма пока я получаю аккуратно. Последнее было от 25 мая. От Володи до сих пор получил только одно письмо. Ему послал уже три; сегодня пишу четвертое. От Раисы получаю письма аккуратно. Сегодня ей не пишу, потому что решительно не знаю, возможно ли будет доставить его ей в Старобельске (в Харькове письмо уже не застанет ее). Неужели ей нельзя будет писать ко мне из Старобельска?

Чемодан, который подарил Васе Малышев, едет с нами. Белье едет все, даже блуза. Уже через неделю после выхода из Кишинева мы были приятно изумлены, узнав, что подушки, одеяло и плед тоже едут с нами. Спать нам теперь отлично.

Непременно напишите, получили ли вы и Р. мои нефранкированные письма из Плоэшты (помечены: "Альбешти. 27 мая"). Послал я их нефранкированными потому, что из-за смотров не было времени сходить в город.

<асей> ходили в Бухарест. Город имеет совершенно европейский вид, по крайней мере те улицы, где мы были. Восточное осталось только то, что улицы узки и извилисты. Но зато прекрасные мостовые, газовое освещение, конно-железная дорога, красивые дома, магазины. Чистота - как в Петербурге.

Наши офицеры (некоторые) просто пропадали в Б<ухаресте> и, конечно, "наслаждались" всеми способами.

Живя здесь, еще более утверждаешься в уже существующем отношении к "неплательщикам" и "распоясовцам".⁵⁷

С последними я в наилучших отношениях. Часто разговариваем о всевозможных вещах. Недавно пришлось толковать устройство телеграфа: к моему удивлению, мое объясненье было понято.

До свиданья, дорогая моя! Верьте, мне не так худо, как вы думаете. Да и страна значительно изменилась с "времен очаковских". Итти нам все-таки было не так дурно, как вашему полковнику; теперь везде шоссе и отличные мосты (с самого Берлада пошло шоссе).

Вас любящий

Пишите: будете ли вы переписываться с Р., покуда она будет в Старобельске?

Только сегодня могу послать вам письмо, дорогая мама. "От Бухареста до Александрии мы шли целых 6 дней, и в это время послать его не было возможности. Мы пришли сюда вчера; думали, что великий князь будет смотреть нас, но уже не застали его здесь; он уехал со всем штабом. Куда - не знаем. Не знаем также, когда выйдем отсюда, но по всему кажется, что скоро.

Куда - тоже не знаем.

До Дуная, как вы можете видеть на карте, отсюда недалеко, всего верст 25. Многие говорят, что слышат ночью пальбу; должно быть, обман напряженного слуха. Сегодня поговаривают, что один корпус уже перешел через Дунай. Странно как-то: находишься в нескольких десятках верст от боя - и не знаешь ровно ничего, когда как вы за две тысячи верст узнаете события через день или два.

От Володи не получаю писем и не знаю, что и думать. Писал я к нему уже не раз. Один раз писал к Ал. Як. <Герду>. До свиданья, дорогая моя мама! Крепко цалую вас и Женю.

Александрия - дрянной, маленький городишко. Стоим мы, по обыкновению, за городом, на огромном поле. Есть река, в которой я с великим наслаждением искупался.

P. S. Точный адрес: В Унгенскую пограничную почтовую контору для доставления в действующую армию и т. д.

Примечания

⁵⁷ "Распоясовцы" и "Неплательщики" - художественные обобщения, "Книжка чеков" и "Неплательщики" ("Отеч. зап." 1876, кн. IV, стр. 619--666). О впечатлениях Г. от этих очерков см. письмо его к матери от 26. X. 1876 г. Под "распоясовцами", о "наилучших отношениях" с которыми упоминает Г. в письме от 8. VI. 1877 г., Г. И. Успенский разумел крестьянство послереформенной поры, разоренное помещиком и обреченное в жертву хищникам первоначального накопления: "Закончив долголетнюю историю своего терпения и бедности сознанием своей глупости, ничтожества, - такого ничтожества, которое может быть во всякое время выкинуто вон, как сор, распоясовец чувствовал внутри себя полный разгром, разврат и стал пропивать все, что оставалось, стал воровать, изнаглел до того, что прямо подходил к проезжему купцу и говорил: "Ну, что ж, купец, давай на чаек-то?" - "За что?" - "А за разговор. Мало тебе этого? Вынимай-ка желтую-то бумажку!" ("Книжка чеков", глава IV). "Неплательщики" - разночинная служилая интеллигенция этой же поры: "Какая сила держит этого неплательщика около дела, где нет ровно ничего, кроме "не было", "и нет", "и не будет"? ... Кто и что превратило его в интеллигентный гвоздь, который вбивает на известное место посторонняя рука и который оказывается способным держать всё, что эта посторонняя рука на него не повесит?.. Ослабленный и испуганный внутри себя, интеллигентный неплательщик стоит у расслабленного дела, знает это, видит, как это пусто и пошло, каждую минуту чувствует если не всю пошлость положения, то уж всю его холодную пустоту и стоит потому, что, "по крайней мере", верный кусок хлеба! Жить в постоянной атмосфере "не настоящего", "не заправского", дышать постоянно воздухом "неискренности" - и все потому, что только при таких условиях неплательщику дается возможность жить, - это чистое мучение!" ("Отеч. зап." 1876, кн. IV, стр. 657--661).