106. Е. С. Гаршиной
Ковачица. 29 июля 1877 г.
Дорогая моя мама, я думаю, вас очень смущало мое двухнедельное молчание (до письма от 22 июля). Поверьте, что в нем я нисколько не виноват; я пользуюсь всяким удобным и не совсем удобным случаем, чтобы написать вам письмо. Но такие случаи не часты.
Писем я теперь пишу множество - солдатских. Как только мы располагаемся на одном месте, сейчас же просьба за просьбой. Конечно, никому не отказываешь, но писем очень много.
Вы знаете из газет (вероятно) положение 13 корпуса и можете судить, что наше положение не из опасных. Пока вы не прочтете и газетах, что 33 дивизия (и именно Волховской полк) участвовала в деле, вы можете быть совершенно спокойны за меня. А имя части, бывшей в деле, всегда пишется. Еще вы, вероятно, не знаете, что 5 рота находится во 2 батальоне.
Жизнь наша течет обыкновенной) (если может быть в подобной обстановке что-нибудь обыкновенное) колеею. Ничего не делаем, ходим на аванпосты, переходим иногда с места на место. Наша бригада (Волховской и Нежинский (137-й) полки) с артиллерией) - в резерве отряда. До нас, стало быть, черед не скоро дойдет.
Не желая терять времени даром, я понемногу пописываю. Писать, жаль, не часто приходится, а все дело в механическом писании, потому что в голове так много приготовлено за длинные переходы. Идешь и думаешь, думаешь.
Если бы образование было совместимо с физическим трудом, оно было бы гораздо плодотворнее. Лучшее время для размышления-- когда тело занято трудом. От этого, быть может - нравственное и умственное превосходство (в большинстве случаев) простого народа над малограмотными писарями, лакеями, швейцарами и т. п.
Однако я философствую.
Во мне явилась совершенная уверенность в том, что я благополучно вернусь. Если это будет так, я не пожалею, что пошел воевать. Столько нового узнал я, так изменилось мое отношение к различнейшим предметам. Относительно "красноты" я пошел еще дальше в прежнем направлении. Я ясно сознаю теперь громадность мира, с которою пытается бороться кучка людей.58а И этот мир знать ее не хочет! И, быть может, только сама кучка, да родственники и знакомые ее членов, да административный контингент, назначенный для ее обуздания - знают об ее существовании. Как хочет В., а я не могу возвести всего этого в "явление"!
Солдаты с нами (особенно со мною) в самых дружеских отношениях. Не скрою, что это льстит моему самолюбию, тем более что расположения солдат не добиваюсь никакими "подкупательными" средствами, кроме разве писанья писем. Между ними есть несколько истинно хороших людей.
Живем мы понемногу, питаемся б<ольшею> ч<астью> гусями, которых в Болгарии множество, да сухарями, так как хлеба достать трудно. Впрочем, солдаты ухитряются собирать пшеницу, которая давно готова, но от военной неурядицы не жнется, молотить ее палками, молоть на местных "воденицах" (мельница; здесь ветряков нет, а все маленькие водяные мельницы, так как ручьев множество все текут с большой высоты), а то и просто двумя камнями, и печь лепешки. Фрукты уже поспели - сливы, груши. Яблоков мало, абрикосы отошли. Есть еще кизил, ежевика. Груши и яблоки и некоторые породы слив растут просто в поле, дичком. Вчера вся наша палатка (Иван Назар., Вася, Вас. Платон. Сахаров и я), кроме меня, объелись грушами до желудочного расстройства.
Турки от нас верстах в 10--12. Изредка 1-я дивизия и наша 2-я бригада имеет с ними маленькие стычки; мы же стоим спокойно и будем двинуты, если Солейман перейдет в наступление от Разграда.
Каждый почти вечер видно зарево далеких пожаров: то турки жгут болгарские деревни. При этом режут болгар нещадно. Неочастный народ! Дорогой выкуп заплатит он за свою свободу. Бесконечные нивы, перебегающие с холма на холм, стоят неубранными и уже полегли. Рожь (которую здесь сеют на 1/2 с пшеницей) высыпается. Какой урожай! Если такой бывает каждый год, то наша Малороссия, как "житница", Болгарии и в подметки не годится.
Чем дальше от Дуная, тем меньше посевов кукурузы, самого подлого хлеба, а все пшеница.
И все это пропадает даром,-- разве наши солдатики понапекут себе лепешек. А какой бы здесь можно было завести рай!
До сих пор я не получил от вас письма с деньгами, о котором вы писали в письме к Васе. Что Это значит? Вообще наша военная почта неисправна.
До свиданья, голубушка моя. Крепко вас цалую. Женю цалую. Всем поклон.
Пишите мне, бога ради, об Рае. Ведь с 11 июня я не имею об ней никаких известий. С следующим письмом к вам пошлю письмо и ей. К тому времени, как оно придет, быть может, она уже будет в Х<арькове>.
До свиданья! Цалую вас. Пишите.
P. S. Сообщу об наших Офицерах, кроме ротного командира. У - большой кисляй, годный разве на затычку в каком-нибудь департаменте. Впрочем, добрая душа, но глуп до чрезвычайности.59 Теперь его нет; его отправили еще 10-го июля из Черницы в Систово за солью, и с тех пор о нем ни слуху ни духу.
Сахаров I - Василий Платонович - кончил курс семинарии и променял орарь иподьякона на сабельку армейского офицера. Сахаров II - Александр Михаил. - нигде, кроме юнк<ерского> училища, курса не окончил.
P. S. Не думайте, что я пишу "вечным" пером. Оно давно истощилось.
Примечания
58а "кучка людей", не сознающая "громадности мира", с которым "пытается бороться", определились еще осенью 1876 г. и обусловлены были, очевидно, открыто признанным в это время самими землевольцами провалом "хождения в народ" и отказом от массовой пропагандистской работы в деревне. О скептическом отношении Г. к определяющимся в это время новым формам политической борьбы см. письма No 70 и 84.
59 "Денщик и Офицер" (1880), в образе прапорщика Александра Михайловича Стебелькова. Об отношениях Г. и В. П. Сахарова 1-го см. воспоминания последнего в "Русской молве" от 24. III. 1913 г., No 102, стр. 4.