111. Е. С. Гаршиной
Бела. 56-й военно-временный госпиталь.
16 августа 1877
Дорогая мама! Вы, вероятно, уже получили письмо с известием о моей ране. Попробую рассказать, как было дело.60
Наша бригада (137 и 138 п. п.) стояла в Ковачице в качестве резерва. 9 августа нас (2 и 3 батальоны нашего полка) выдвинули вперед в Папкиой. Здесь уже несколько дней происходили небольшие дела, так что почти все войска 13 корпуса (кроме нас) были в стычках.
10 завязалось серьезное дело.
Айяслар - деревушка около речки Кара-Лом. Левый (наш) берег спускается к руслу речки холмистою покатостью; на правом, турецком - значительные высоты. Турки засели на них. Они всё прибывали и прибывали. Сначала наши действовали только артиллерийским и ружейным огнем, но вечером (луна светила во всю физиономию) пошли в атаку на крутейшую гору, вышиною в несколько десятков сажен (на самой вершине гора так крута, что когда меня тащили на носилках, то их пришлось поставить на склон и стаскивать: нести было нельзя).
В это время наш и 3 бат<альон> Болх<овского> полка лежали в l 1/2 - 2 верстах от позицьи в резерве. Нам очень ясно было видно но огням выстрелов, как турецкая цепь подымалась выше и выше. Наши наступали снизу, очень редко стреляя. Зато турки не жалели патронов. Залетные пули доставали и до нас: целую ночь они пели мимо наших ушей. Неприятно лежать и не шевелиться, когда каждую секунду слышишь такое пение. Одному солдату такая пуля попала прямо в сердце, несколько человек было ранено. В нашей роте разбило барабан. Можете судить, какие у турок ружья; пули действительны на 1 1/2 версты!
Турецкие выстрелы начали вспыхивать уже на самой вершине горы. Послышалось "ура"! Огоньки скрылись за горой, но треск выстрелов не прекратился, потому что сбитые турки заняли следующую высоту. Тут прекратила свое действие наша артиллерия, так как ей пришлось бы стрелять через высокую гору и не зная, куда полетят гранаты, в своих или турок.
Софийцы держались на гребне до утра. На рассвете нас повели им на смену.
Пули свистали чаще и чаще, лезть в гору было тяжело, высоко. Однако мы вскарабкались, прошли с четверть часа но гребню и выскочили из кустов на открытое место. Никогда я не забуду той картины, которая представилась нам. Позади гребня оказалась лощина, за которою опять подымалась возвышенность. За той - еще и еще. Низ лощины и противоположный нам склон ее весь белел и дымился. Это стреляли турецкие стрелки. Гребень противной нам высоты был покрыт войсками. Там стояли и пушки.
Мы рассыпались в цепь перед курганом, возвышавшимся на гребне. Пули свистели так, что отдельных взвизгов не было слышно: всё слилось в общее шипенье. Люди изредка падали. Мы вообще стреляли очень редко и, как я заметил на себе и других, очень тщательно прицеливаясь.
Восемь орудий на другой стороне лощины, до сих пор стрелявшие не в нас вдруг начали пускать гранаты прямо в нашу цепь (с расстояния 1200 --1300 шагов). Гранаты не так истребительны, как пули, но нравственное действие производят очень сильное. Пуфнет дым белым шаром, издали слышен визг, а когда граната пролетит мимо, он переходит в какой-то скрежет. Хуже же всего разрыв; если близко, оглушит, засыпет землею, которая, как фонтаном, брызжет на несколько сажень вверх и в стороны. Одна разорвалась передо мною шагах в шести: я лег ничком, и вся масса обломков, картечи и земли пронеслась над моей спиной. Вообще пушки стреляли замечательно метко.
На другом склоне показалась колонна. Она бежала вниз, в лощину, непрерывно стреляя, и мы обратили весь огонь на нее; Но турки шли и шли и через пять минут были у нас на носу. Цепь отхлынула назад шагов на 20; я, не заметив этого, остался один. Как меня не подняли на штыки, не знаю. Турки не добежали до меня разве потому, что не успели: паши закричали "ура" и бросились на них, и я очутился опять между своими. Турки бросились удирать; удирают они замечательно: прыгают вниз по горе, поджавши обе ноги, и все время стреляют назад, не оборачиваясь, а просто закинув ружье за плечо. Вообще они патронов не жалеют и жарят непрерывно на ходу, на бегу, идя вперед или назад.
Только что мы их погнали, меня хватило по всему телу что-то огромное, и я упал. Впрочем я скоро опомнился, сел, затянул себе платком ногу выше колена и пополз. Шагов сто спустя меня подняли - наш барабанщик и у<нтер>-офицер и дотащили до носилок. Через два часа я уже ехал с перевязочного пункта в дивизионный лазарет (откуда писал вам), а 14 был здесь, в Беле. Здесь придется быть еще недели полторы, а потом - в Зимницу, во Фратешти, Бухарест, в Россию, в Х<арьков>. Через месяц, а самое большее два увидимся. О ране я уже писал вам: идет она очень хорошо, совсем очистилась. Уход тут отличный, кормят хорошо, да есть у меня и немного денег, так что винограду истребляю ежедневно фунта три.
Ну вот, вы писали, что война протянется долго! Дела под Шипкой, окруженный Осман-паша, наш вполне удавшийся отпор. Наши реляции всегда очень правдивы, но корреспонденты!!! Это между прочим... Особенно эта скотина Каразин.
Писать ко мне вам нельзя, так как не знаю, где и когда я буду. Но я писать постараюсь при всякой возможности.
До свиданья, дорогая мама! Цалую вас и Женю. Всем кланяюсь. Жениным товарищам, Василию Лукичу <Спасскому> (нижайший), Прохаекам, Гинцбург и пр. и пр. Если Людвига это письмо еще застанет в Х<арькове>, кланяйтесь ему и попросите передать мой поклон Жукову (его сожителю) и Ефимовым.
До свиданья!
138 пех. Болх. п<олка> унтер-офицер
Вс. Гаршин
Васю тоже произвели и за то же дело. В бою мы с ним разошлись и увиделись только 13числа в дивизионном лазарете.
60 "Аясларском деле" в воскресном прибавлении к "Новостям" от 13. XI. 1877 г., No 296. Ср. воспоминания об "Аясларском деле" сослуживца Г. по Волховскому полку М. Н. Кулешова ("Русская Мысль" 1902, кн. XI, стр. 118 --120).