Гаршин В. М - Крамскому И. Н., 14 февраля 1878 г.

128. И. Н. Крамскому 

Милостивый Государь

Иван Николаевич!

того чтобы вывести других из заблуждения. Дело идет о моменте, изображаемом Вашею картиною "Христос в пустыне". Утро ли это 41-го дня, когда Христос уже вполне решился и готов итти на страдание и смерть, или та минута, когда "прииде к нему бес", как выражаются мои опоненты. Я вполне уверен в правоте первого толкования. Видеть в фигуре Иисуса страдание и борьбу только потому, что у него измученное лицо - это показывает очень поверхностное знакомство с человеческой душею. "Если б он решился, он имел бы сияющее лице", сказал мне один из публики. Христу сиять из-за сознания того, что он решился на хорошее дело! "Какой, дескать, я хороший!"

Те черты, которые Вы придали своему созданию, по-моему вовсе не служат к возбуждению жалости к "страдальцу" (говорю это потому, что один из толкователей нашел, что лицо Христа ужасно жалко). Нет, меня они сразу поразили, как выражение громадной нравственной силы, ненависти ко злу, совершенной решимости бороться с ним. Он поглощен своею наступающею деятельностью, он перебирает в голове все, что он скажет презренному и несчастному люду, от которого он ушел в пустыню подумать на свободе; он сейчас же взял бы связку веревок и погнал из храма бесстыдных торгашей. А страдание теперь до него не касается: оно так мало, так ничтожно в сравнении с тем, что у него теперь в груди, что и мысль о нем не приходит Иисусу в голову. Как будто бы Иисус, идя на проповедь, рассуждал так: "хорошо было бы мир просветить, да кусается: неравно фарисеи на крест вздернут!" И неужели такое с своей дороги?

Некий субъект прямо бухнул, что ваш Христос - Гамлет!! Уж если приравнивать его к литературным типам, так он скорее Дон-Кихот, конечно, отвлеченный от смешных его сторон и взятый только со стороны его благородной, самоотверженной и решительной натуры. Впрочем и это сравнение плохо, потому что Ваш Христос - Христос.

Вы премного обязали бы меня, черкнув строчки две по адресу: В. Садовая, д. 51, кв. 10, комната 12.

На конверте: В. О. На углу Набережной Малой Невы и Биржевой линии, д. Елисеева. Ивану Николаевичу Крамскому. - На штемпеле дата:

Примечания

⁷² Несмотря на то, что письмо Г. не было даже подписано, И. Н. Крамской немедленно ему ответил. Приводим текст этого письма, переданного В. М. Гаршиным В. В. Стасову в августе 1887 г. для печатавшегося тогда посмертного сборника статей и писем И. Н. Крамского:

"Милостивый государь, к сожалению мне неизвестный, что я могу вам отвечать на поставленный вопрос! И если б я даже ответил категорически, то разрешит ли мой ответ возникший спор, чрезвычайно для меня лестный, то есть убедит ли тех, кто ясно видит (то есть догадывается), положим, не то, что вы видите? И затем, кто возьмется определить, что даже действительное лицо живого человека, не говоря о картине, выражает только вот это, без примеси чего-то другого? Конечно есть состояния, когда человек крупными буквами изображает на своем лице охватившее его чувство, но такие состояния, сколько я понимаю, относятся к категории наиболее простых. А те душевные движения, которые слишком сложны, и в то же время глубоки до того, что глаз, будучи открытым, не передает уже никаких световых впечатлений мозгу,-- такие состояния определяемы быть не могут, по крайней мере при настоящих наших знаниях. Вот первая и самая важная причина невозможности отвечать на вопрос.

"На первый раз, получивши ваше письмо, я решился было не отвечать, так как мне показалось, что в данном случае существует пари. Но, прочитав во второй и в третий раз, я уступил следующему соображению. Если картина возбуждает толки, и даже оживленные, значит в ней есть же что-нибудь; стало быть, искусство может исполнять роль несколько более высшего порядка, чем украшение и забава жизни. Кроме того, в виду прямого вопроса зрителя, публики, обращенного к художнику, может произойти небесполезное объяснение для взаимного знакомства...

"Мне уже не в первый раз приходилось слышать вопрос: "Что вы именно хотели выразить?" Вопрос этот, по-моему, возникает только по недоразумению. Художник у художника это спросить может, так как они разумеют нечто отличное от того, о чем спрашивает зритель. Позвольте вместо ответа рассказать, как произведение является, чтобы вам не было необходимости задавать вопроса.

"Художников существует две категории, редко встречающихся в чистом типе, но все же до некоторой степени различных. Одни - объективные, так сказать, наблюдающие жизненные явления и их воспроизводящие добросовестно, точно; другие - субъективные. Эти последние формулируют свои симпатии и антипатии, крепко осевшие на дно человеческого сердца, под впечатлениями жизни и опыта. Вы видите, что это из прописей даже, но это ничего. Я, вероятно, принадлежу к последним. Под влиянием ряда впечатлений у меня осело очень тяжелое ощущение от жизни. Я вижу ясно, что есть один момент в жизни каждого человека, мало-мальски созданного по образу и подобию божию, когда на него находит раздумье - пойти ли направо, или налево?.. Мы все знаем, чем обыкновенно кончается подобное колебание. Расширяя дальше мысль, охватывая человечество вообще, я, по собственному опыту, по моему маленькому оригиналу, и только по нему одному, могу догадываться о той страшной драме, какая и разыгрывалась во время исторических кризисов. И вот у меня является страшная потребность рассказать другим то, что я думаю. Но как рассказать? Чем, каким способом я могу быть понят? По свойству натуры, язык иероглифа для меня доступнее всего. И вот я однажды, когда особенно был этим занят, гуляя, работая, лежа и проч. и проч., вдруг увидал фигуру, сидящую в глубоком раздумье. Я очень осторожно стал всматриваться, ходить около нее, и во все время моего наблюдения, очень долгого, она не пошевелилась, меня не замечала. Его дума была так серьезна и глубока, что я заставал его постоянно в одном положении. Он сел так, когда солнце было еще перед ним, сел усталый, измученный, сначала он проводил глазами солнце, затем не заметил ночи, и на заре уже, когда солнце должно подняться сзади его, он все продолжал сидеть неподвижно. И нельзя сказать, чтобы он вовсе был нечувствителен к ощущениям: нет, он, под влиянием наступившего утреннего холода, инстинктивно прижал локти ближе к телу, и только впрочем; губы его как бы засохли, слиплись от долгого молчания, и только глаза выдавали внутреннюю работу, хотя ничего не видели, да брови изредка ходили - то подымется одна, то другая. Мне стало ясно, что он занят важным для него вопросом, настолько важным, что к страшной физической усталости он нечувствителен. Он точно постарел на 10 лет, но все же я догадывался, что это такого рода характер, который, имея силу все сокрушить, одаренный талантами покорить себе весь мир, решается не сделать того, куда влекут его животные наклонности. И я был уверен, потому что я его видел, что, что бы он ни решил, он не может упасть. Кто это был? Я не знаю. По всей вероятности, это была галлюцинация; я в действительности, надо думать, не видал его. Мне показалось, что это всего лучше подходит к тому, что мне хотелось рассказать. Тут мне даже ничего не нужно было придумывать, я только старался скопировать. И когда кончил, то дал ему дерзкое название. Но если бы я мог в то время, когда его наблюдал, написать его, Христос ли это? Не знаю. Да и кто скажет, какой он был? Напав случайно на этого человека, всмотревшись в него, я до такой степени почувствовал успокоение, что вопрос личный для меня был решен. Я уже знал и дальше: я знал, чем это кончится. И меня нисколько не пугала та развязка, которая его ожидает. Я нахожу уже это естественным, фатальным даже. А если это естественно, то не все ли равно? Да даже лучше, что оно так кончилось, потому что вообразите торжество: его все признают, слушают, Он победил - да разве ж это не было бы в тысячу раз хуже? Разве могли бы открыться для человечества те перспективы, которыми мы полны, которые дают колоссальную силу людям стремиться вперед? Я знаю только, что утром, с восходом солнца, человек этот исчез. И я отделался от постоянного его преследования.

"Итак, это не Христос. То есть я не знаю, кто это? Это есть выражение моих личных мыслей. Какой момент? Переходный. Что за этим следует? Продолжение в следующей книге.

"Извините что я наговорил много и ничего ясного. Очень будет жаль, если все это было вызвано шуткой" ("И. Н. Крамской. Его жизнь, переписка и худож. -крит. статьи", СПБ. 1888, стр. 379--382).

"По поводу картины г. Крамского "Спаситель в пустыне" ("Киевлянин" 1873 г., No 147). Ср. замечания И. Н. Крамского по поводу этой статьи в письме его к А. Д. Чиркину от 27. XII. 1873 г. ("И. Н. Крамской", СПБ. 1888, стр. 185-- 188). Принадлежность неподписанного письма от 14. II. 1878 г. Гаршину осталась Крамскому неизвестной и после личных встреч его с Г. Последние, впрочем, были случайны и даже в простое знакомство не перешли. Так, 1. III. 1884 г. И. Н. Крамской писал Ф. И. Булгакову: "Я не был на обеде <передвижников>, но знаю, что из литераторов были только двое: Гаршин и Эртель (которых я лично и не знаю: по крайней мере Эртеля даже никогда не видал), которые об искусстве, кажется, и не пишут, а если пишут, то и об этом я слышу тоже только в первый раз" ("И. Н. Крамской". СПБ. 1888, стр. 470). О сношениях с И. Н. Крамским см. письмо Г. к матери от 19. II. 1878 г. и воспоминания И. Павловского "Дебюты В. М. Гаршина" ("Красный Цветок", СПБ. 1889, стр. 22--23).