200. А. Я. Герду
(Отрывок)
<Март--апрель 1880 г. Харьков>
штуку. Ничего не понимая в моем поведении, сразу решить, что я помешан (хороша логика!), напугать мать, налгать (конечно, незлонамеренно) на меня, на себя и на всех, вообще заварить такую кашу, что брат должен был ехать отыскивать меня в Орловскую губернию. Матушка чуть не заболела, деньги истрачены даром, и я недели две был взбешен, что со мною случается редко...133
"Люди и война", которые выросли до двух порядочных томов. Для апрельской книжки "Русского Богатства" уже послано, для июля, августа и сентября уж совсем готово, а для мая и июня еще нет, так как прежде нужно съездить в Бердичевский уезд на старые квартиры (зима 76 - 77 г.) нашего полка. А без этого писать невозможно......
133 Привезенный братом в конце марта 1880 г. в Харьков, Г. в течение еще двух-трех недель продолжал оставаться "в состоянии крайнего возбуждения". Как вспоминает часто видавшийся с ним в это время В. А. Фаусек, "Лихорадочная деятельность его, разговор без умолку не прекращались ни на минуту. От его осенней тоски не осталось и следа. Он имел теперь вид человека, уверенного в себе, гордого, довольного, совершенно счастливого. Он вовсе не производил страшного или неприятного впечатления; он был так же мягок в обращении ласков и любезен, как всегда. По крайней мере, я его видел таким. Мне рассказывали, что иногда он приходил в состояние крайнего раздражения и вспыльчивости. При мне этого не случалось, и в нем не было ничего внушающего беспокойство. Но его чрезвычайное нервное напряжение невольно передавалось и его собеседнику, и присутствие его волновало; разговор с ним, поневоле осторожный и неискренний, был тяжел. Говорил он без умолку, постоянно перескакивая с одного предмета на другой, но безумного собственно в это время в его разговоре еще было мало. Всем впечатлениям внешнего мира он был еще доступен, и бред его больного духа в это время еще не заслонял перед ним действительности, как это было позднее; только отношение к действительности было у него ненормальное. Изредка проскальзывало в его рассказах кой-что такое, чего, может быть, и не было с ним на самом деле, а только казалось или мерещилось ему; в общем же он "еще довольно ясно сознавал и себя и действительность. Постороннему, чужому человеку он с первого раза вероятно не показался бы сумасшедшим, а только очень оживленным, счастливым и каким-то странным человеком" ("Памяти В. М. Гаршина", СПБ. 1889, стр. 88 - 89).