216. Е. С. Гаршиной
<13 ноября 1881 г.>
Дорогая мама!
Ваше письмо удивило меня не меньше, чем мое удивило вас: ее понимаю решительно, что могло вас так взволновать и побудить так решительно звать меня в Петербург. По вашему тону можно подумать, что я понаписал вам в своем письме бог знает каких ужасов. Я же, как наверно помню, жаловался только, что мне без дяди и Тани будет здесь скучно. Быть может, мои выражения заставили вас понять что-нибудь другое; если же нет, то нет и ничего ужасного в том, что я проскучаю три недели. На успокоение нервов скука действует даже положительным образом. И вы и Женя употребляете самые сильные слова, для того чтобы вызвать меня на поездку. Если вы это делаете для меня, то я положительно говорю, что во всех отношениях и в денежном и в душевно-гигиеническом, так сказать, мне лучше не ездить в П. на эти две-три недели, а оставаться здесь. Если же вы зовете меня с исключительной целью повидаться со мной, то это другое дело, но и тут я просто буду просить у вас прощения в том, что не исполняю вашего желания. Не знаю, что будет дальше, а теперь я боюсь ехать в Петербург; боюсь и неизбежного волнения, и того, что, раз попав туда, я останусь там, что наверно случится: вы, конечно, сделаете все зависящее от вас, чтобы я не возвращался в Ефимовку, да и я вряд ли буду сопротивляться. А остаться в П. - чувствую, что это значит страшно рисковать снова попасть в Николаевскую больницу или во что-нибудь подобное. Поэтому я решительно отказываюсь от поездки в П. с дядей и Таней. Буду ждать еще. Сколько, и сам не знаю. Теперь же чувствую одну только потребность - покой; доброта дяди дает мне возможность пользоваться им, насколько я способен на это по своим собственным свойствам. Не думаю, чтобы в П. мне было бы так - не скажу хорошо, а именно покойно.
Простите, голубушка моя, что, несмотря на ваши усиленные требования, я не исполняю вашего желания. Имейте еще снисхождение ко мне. Да притом совет Кремянского значил же что-нибудь, не на ветер же говорил человек. Если бы я стал делать то, что мне хочется, Ведь это хуже смерти.
Благодарю Марью Дмитриевну, очень благодарю за портрет. Сколько хорошего, чистого он напомнил мне. Не вернется уж оно опять никогда, никогда. Напишите мне пожалуйста ее адрес: я хочу поблагодарить ее в письме.
Получил с прошлой почтой еще раз циркуляр Шимкова об "Мире" с очень любезной, даже теплой припиской. Ответил, конечно, сколь возможно теплым же отказом. Да, могу сказать, как в песне говорится:
Капиталу, мальчик я, решился...
Нового не нажить.
Не могу выразить, как меня огорчила новая беда с Николаем Сергеевичем. Передайте ему от меня всяческую мою любовь. Ах, хотелось бы мне побывать в П.; правда!
Дядя очень удивлен, отчего вы ему не отвечаете, и даже думает, не имеете ли вы против него чего-нибудь, хотя и не может придумать никакого повода к этому. Не пропало ли его последнее письмо из Херсона. Он вложил в него 5 р. Саше в презент и, быть может, его конфисковали.
Женю прошу поклониться Виленкину, когда увидится с ним. Правда его: между Виленкиным и Венгеровым такая бездна, что я не знаю, как они приятели. Похвалы Вил<енкина> мне, право, было совестно читать. Вот в его будущность я твердо верю, несмотря на Буренина и проч.
До свиданья, дорогая моя мама. Очень горько мне будет, если вы мой отказ приехать примете за обиду себе, как вы пишете. Право, в моих доводах много правды, согласитесь с этим. Женю и Сашу цалую. Липочке, если увидите, кланяйтесь, а она пусть Гердам.
В.
13 ноября 81.