231. Е. С. Гаршиной
8 февраля 82 г. Ефимовка.
Дорогая мама! Сейчас мы с дядей получили ваше короткое письмо с известиями об О. О. и об сообщении обо мне "П. Л.". Когда вы получите это письмо, вы будете знать из телеграммы дяди, что я, слава богу, совершенно здоров. А речи Толстого,-- к сожалению конечно, - я и не читал. Эта история очень разогорчила и меня и дядю. Хотя головой и отлично понимаешь, что все это вздор; напечатали - ну и напечатали, но все-таки на душе самое тяжелое чувство. Кому понадобилось трогать меня? Я и придумать не могу. А что это не случайно, показывает уже то, что за несколько дней до этого, как пишет Таня, в том же "Петерб. Листке" было сообщено, что В. Гаршин поправился и продолжает свой прелестный рассказ "Люди и Война". ни одним словом не подал, повода к подобному известию.159
А тут еще недавно Таня спрашивает в письме дядю: "Совершенно ли поправился Всеволод?" Между тем ни он, ни я ни слова не писали о моем состоянии, да и писать нечего, потому что все, слава богу, обстоит благополучно. Значит, Таня знает, что ли, что-нибудь о моем нездоровьи и из каких-нибудь источников? Дядя вообще пессимист и довольно подозрительный человек, он сейчас же сопоставил все это с знакомством Тани со Шрейером и опасается, не подала ли как-нибудь она сама нечаянно повода Шрейеру наврать обо мне. Может быть, она что-нибудь говорила ему обо мне, а он украсил своею репортерскою фантазией). Так думает дядя и, само собою разумеется, это его сильно мучит. Бедный он, сколько Таня вообще доставляет ему всевозможных уколов в самую душу. Например, пишет ему о рождении Наташи в таких выражениях: "я узнала от тети, что у бас родилась дочь".роднее Устиньи Степановны у нее никого нет и не будет. За что же обижать так? У других, положим, выражения ничего не значат; Николай Сергеевич, например, не стесняется "якобы" ругаться со своей сестрой, которую горячо любит, но ведь это простые люди, которые считают за важное не слово, а то, что за ним. А ведь кто больше Тани заботится о приличии внешних выражении.
Ольга Орестовна в меня как из пушки выпалила. Держать этого Рислинга "при себе" или "гля сибе", как говаривала Анисья Андреевна, - это еще куда ни шло, принимая во внимание множество смягчающих обстоятельств. Но сочетаться с ним священными узами - это уж просто показывает глупую бабу. Пишу два последние слова с искренним огорчением, потому что я всегда к О. О. относился по-дружески, да и она ко мне тоже. Бедные девочки, да, признаться, бедные и старики Орест Поликарпович с Шарл. Самойловной.
А в пятницу у нас была радость: прислали высочайший указ о узаконении Коли. Очень был рад и я, что кончилась эта неизвестность: дядя очень боялся, что начнут справляться у попов, а они вытащат на свет божий кумовство. С У. С. мы опять запиваемся уже целую неделю. Кое-как уже читает, а месяца через полтора, думаю, и совсем хорошо будет читать.
Что случилось в Харькове, пока нам здесь понять невозможно. Уж не Юрий ли Николаевич этот "один местный литератор"? А университет, должно быть, все-таки откроют; не думаю, чтобы Виктор Андреевич пострадал.160
Жене не пишу: всё, что пишу в этом письме, пишется, конечно, и к нему. Спасибо ему, голубчику, что вступился за меня. С кем это он ходил в ред. "Петерб. Листка"? Напишите, чтобы я знал, кого благодарить. И чем увенчался этот поход? С нетерпением буду ждать разъяснения этого дела.
что она какая-то, как говорит Уеллер младший,161 скалдырынческая и не детская, но что же мне делать, когда уже написал ее, а другого ничего не придумывается. Кланяюсь им всем.
До свиданья, голубушка мама. Крепко, крепко цалую вас, Женю и Сашу. Рассмешило меня, что он спрашивает: уже родили? А Коля в благодушестве своем уверен, что Наташу уронили с фургона какие-то неведомые люди.
До свиданья. Крепко цалую вас.
Любящий вас В. Г.
159 "Петербургском Листке", взволновавшая Г., гласила следующее: "На молодого писателя В. Гаршина, недавно только оправившегося от душевного расстройства и вышедшего из дома умалишенных, где он находился на излечении почти целый год, знаменитая статья графа Л. Н. Толстого имела такое неотразимо тяжелое впечатление, что страстный до безумия поклонник автора "Войны и мира" опять, говорят, близок к сумасшествию. В. Гаршин находится в Херсонской губ., у дяди своего, состоящего в должности мирового судьи" ("Петербургский Листок" от 29 января 1882 г., No 23). "Знаменитая статья" Л. И. Толстого или, как Г, называет ее "речь", очевидно, "О Московской переписи".
Другая газетная заметка о Гаршине, отмечаемая последним в письме от 2. II. 1882 г., гласила: "Всеволод Гаршин, молодой писатель, находящийся в доме умалишенных" в Харькове, ныне, как передают, совершенно выздоровел и готовит продолжение прелестных своих этюдов "Люд<и> и война" ("Южный край" от 27 янв. 1882, No 375).
160 "Говорухинский скандал", отмечаемый В. М. Гаршиным, был описан без упоминания имени Ю. Н. Говорухи-Отрока в "Голосе":
"Харьков, пятница 29-го января, 3 часа 50 минут пополудни. Распоряжением попечителя учебного округа, основанным на ї 26-м университетского устава, лекции и занятия в университете прекращены впредь до особого извещения. Причина "волнения среди учащейся молодежи", как выражается газета "Южный Край", имеет, по собранным мною сведениям, чисто домашний характер. Дело в том, что в прошлую, субботу, 23-го января, в зале дворянского собрания был студенческий вечер. На этом вечере произошло столкновение, вследствие личной обиды, между несколькими студентами и одним местным литератором. Столкновение приняло размеры побоища, и три студента, уличенные в том, что принимали участие в побоище, временно удалены из университета. Эта печальная сцена, случившаяся на студенческом вечере, вызвала толки и споры среди студентов; "волнения" эти продолжались двое суток и привели к временному закрытию университета" ("Голос" от 30. I. 1882, No 25 - Телеграммы).
"Голоса", указывая на "чисто домашний характер" причин "студенческих волнений", совершенно затушевал их общественно-политическую подоплеку, связанную с именем Ю. Н. Говорухи-Отрока, имеино в это время прокламировавшего свой отход с позиций радикального народничества. Как свидетельствует будущий соратник Ю. П. Говорухи-Отрока по "Московским Ведомостям" Л. Тихомиров, искаженно и тенденциозно изложивший харьковский "скандал" - "революционеры... еще делали попытки снова завербовать себе отшатнувшуюся крупную силу. Так, к нему (Говорухе-Отроку) нарочно ездил известный уже и тогда Желябов... Но неугомонный человек не мог не только повернуть назад, а даже сидеть смирно, в "скромности"... ("Памяти Ю. II. Говорухи-Отрока". Сборник статей из "Русского Обозрения", М. 1896, стр. 6). Первым публичным выступлением 10. И. Говорухи-Отрока, которое произвело отрицательное впечатление в кругах радикальной харьковской общественности, была его речь 15 ноября 1881 г. на диспуте прив. -доц. К. Н. Яроша, защищавшего "при громадном стечении публики" магистерскую диссертацию: "История идеи естественного права, ч. I - Естественное права в Греции и Риме", X. 1881 ("Южный Край" от 16. XI. 1881 г., No 306). Взгляды и утверждения К. Н. Яроша встретили резкие возражения со стороны одного из неофициальных оппонентов, университетского стипендиата П. Коссовского, с протестом против речи которого и выступил Ю. Н. Говоруха-Отрок ("Южный Край", 17. XI. 1881 г., No 307). Большой шум произвело второе публичное выступление Ю. Н. Говорухи-Отрока - его "святочный рассказ" - "Повесть о том, как Сеничка и Веточка в народ ходили", опубликованный в "Южном Крае" в NoNs 350, 351 и 353 от 1, 3 и 5 янв. 1882 г. Еще первые главы "рассказа", памфлета против приспособленцев в народническом лагере, вызвали, невидимому, толки и осуждение, и Ю. Н. Говоруха-Отрок вынужден был в post-scriptum'e к "рассказу" уточнить его направленность, подчеркнув свое уважение к "заблуждавшимся, но заблуждавшимся искренно, а потому страшною и дорогою ценою заплатившим за свои ошибки и увлечения". Все оговорки, однако, не могли изменить устанавливающихся суждений об их авторе, бывшем участнике процесса 193-х, эволюционировавшем, как правильно сигнализировала радикальная общественность, в лагерь реакции. Точную передачу того, что произошло на традиционном студенческом вечере, 23 янв. 1882 г., посвященном дню основания Харьковского университета (с 17 янв. вечер был перенесен на 23-е), дал сам Ю. Н. Говоруха-Отрок в письме в редакцию "Южного Края": "Распространившиеся в городе слухи о скандале, происшедшем на студенческом вечере, заставляют меня просить вас напечатать нижеследующее разъяснение всего дела, поскольку оно касалась до меня. В конце вечера, когда я сидел за ужином с некоторыми из своих знакомых (гг. Ярош, Иозефович, Даневский и др.), к профессору Даневскому подошли три студента и спросили у него, указывая на меня - я ли это"? После утвердительного ответа с его стороны они выразили желание познакомиться со мной, об чем мне и передал г. Даневский. Когда я встал и подошел к их группе, между мною и одним из гг. студентов последовал следующий диалог: с это вы участвовали в процессе 193-х"? - "Я". - "Вот видите, вы когда-то были честным человеком, а теперь на диспуте Яроша сделали первую подлость. При этих словах я стаканом, бывшим у меня в руках, ударил по лицу говорившего и, затем, переждавши несколько минут, ушел, так что свидетелем дальнейшего мне быть не пришлось. Из всего вышесказанного, думаю, ясно, что мне, в качестве жертвы нелепого скандала, устроенного тремя-четырьмя полупьяными людьми, ничего другого не оставалось сделать, кроме того, что я сделал. Примите и проч. " ("Южный Край" 25. I. 1882, No 373; ср. передовую "Южного Края", посвященную начавшимся (волнениям" в университете - 26. I. 1882, No 374; письмо проф. В. Даневского в редакцию но поводу "скандала" - в том же номере; объявление о прекращении занятий в университете - там же 31. I. 1882, No 379).
О волнениях в Харьковском университете писал Е. М. Гаршину "30 января утром" проф. А. И. Кирпичников. Письмо это переслано было в Ефимовку В. М. Гаршину и сохранилось в его архиве:
"Университет закрыт вчера в 3 часа по распоряжению попечителя с согласия другого начальства. "Войска достаточно" велел передать Максимовскому военный начальник. Из "Южного края" вы знаете о скандале с Говорухой. В среду была громадная сходка, самовольно занявшая No 1 от 12 до 8 вечера. Овладели толпой красные больше из москвичей и киевлян. Напрасно благоразумные, напр., Фаусек и Лившиц, пытались действовать; их не слушали. Проректор (Щелков) не показывался. В четверг был совет, судивший, по рапорту Щелкова,-- Подольского, Мануйлова и Сашецкого (подходивших к Говорухе). В совет явились (без доклада, но и без насилия) депутаты от сходки с Рейнботом во главе прочитать нам решение сходки (не судить Подольского и пр., ибо они их рассудили - выразили порицание; на самом деле их признали исполнившими нравственный долг). Председатель (Щелков) спросил: "Как вы смели войти?" и позвал служителей. Некоторые из профессоров кричали: "вон! вон!" Рейнбота и др. выперли вон, при чем Рейнбот успел сказать: "Вы чернильницами скоро начнете бросать". Судили и тех троих и депутатов. Большинством решили из тех троих двух уволить (не исключить), одному сделать выговор от совета. Из депутатов только один был студент; его решено предать унив. суду; вольному слушателю (Савичу) запретить вход в университет с пропечатанием. Дело о Рейнботе, как лице постороннем, препроводить к прокурору. Вчера опять громадная сходка под предводительством Рейнбота (в 2 дня из врага толпы и крайних стал Робеспьер); несмотря на отчаянные усилия умеренных (Фаусек говорит, что не слезал с кафедры целый день) постановили выразить профессорской коллегии строгое порицание за обращение с депутатами и за суд. В 3-м часу в профессорскую пришло известие о закрытии университета. Профессора частным образом дали об этом знать сходке, а также и о том, что войска в движении. Сходка разошлась часов около 4-х за истощением материала и утомлением участников.
"Сейчас иду к университету (унив., говорят, тщательно закупорен), оставлю письмо незапечатанным до возвращения.
"Трудно разобраться в сутолоке событий. Кажется, что все наглупили, как это и всегда бывает во всякой истории. Не будь а, не было бы b; не будь b, не было бы с
"Все, кто способен хоть несколько размышлять, убеждены, что упоминание о процессе 193-х в письме Говорухи было великой глупостью со стороны его, редакции, цензора. Признает это и редакция и Говоруха (прежде других), и все валят друг на друга. Излишне и все письмо, раздувшее столкновение полупьяных людей в громадную историю.
"Курьезно, что бывшие красные (Чугуевский, Ванчаков) сказались умеренными, ругали сходку и были ею руганы.
"Прошло двое суток. Все покойно. Арестов, повидимому, нет. Вчера было заседание совета от 12 до 7 вечера. Сегодня опять. Надеемся настоять на открытии с первой недели поста. Слухи о скандале в Ветеринарном институте не подтверждаются. Разве нынче что будет.
"Черняев в "Мир" не заглядывал, а искать его неудобно.
Ваш Л. Кирпичников".
"скандал" был администрацией замят, и даже Ю. Н. Говоруха-Отрок, вынужденный на некоторое время прекратить сотрудничество в "Южном Крае", возобновил свою работу в этой газете уже с июля 1882 г.
161 "Уеллер младший" - один из персонажей "Замогильных записок Пикквикского клуба" Диккенса. О сказке Г. "То, чего не было" см. примеч. 156.