258. Н. М. Золотиловой
26 августа 1882. Спасское.
Наконец-то письмо! Голубчик мой, если бы ты знала, как женя обрадовала им, то наверно писала бы немножко почаще. Обрадовала, несмотря на выговор за мои голословные уверения. Не веришь ты, что это не надувательство тебя и себя! Что ж мне делать, не верь. Может быть, это и надувательство, только юно от избытка сердца. Я весь им надут, так сказать. Ах Надик, Надик! Да где же мерка этому настоящему и выдуманному? Чем одно отличается от другого? Да наконец, неужели для меня не прошла уже пора разжиганья своих всяких чувств и чувствованьиц? ведь это бывает со всяким (кроме некоторых, в том числе тебя), но бывает в известную пору, когда еще глуп и не знаешь, что раздутое чувство может совсем съесть, хуже еще настоящего. Ты вспоминаешь Р. В. Там другое дело было. Там был вопрос долга, дурно понятого, конечно. Что для Р. В. было нужно, то для тебя чистое оскорбление. Я говорю о том, если бы я приносил себя в жертву, не любя тебя (а ведь там было именно так). Милая моя бабья дурь! Прости меня за надоедливость, а я все-таки не могу не думать по-своему. А что ты бабья дурь, то это следует вот из чего: если бы я, как ты думаешь, был уверен в действии на тебя своих голословных уверений, незачем бы мне было их повторять в каждом письме? Довольно и одного раза. А я ведь точно дятел: все долблю носом в одно место. Господи, к каким софизмам прибегаю я говоря с тобой! Прости, милая, не верь, верь, что хочешь думай, только не сердись на меня и люби хоть немножечко. Хоть какою-нибудь ненастоящею любовью, выдуманною (по-твоему, конечно).
О новой болезни, опустошающей Крым и открытой нашим уважаемым д-ром Н. М. Золотиловой, - о так наз. Stultitia femina или Бабья дурь, я узнал с радостью. Ибо отныне можно будет научно объяснять многие загадочные явления, имеющие совершиться в недалеком будущем. Вооруженный знанием "Бабьей дури", я твердо встречу эти грозные явления.
- была бы ложь. Ведь правда? Читай и не сердись.
Ваши курсы лопнули: я давно не чувствовал себя так возмущенным и так искренно огорченным делом, казалось бы, посторонним мне.201 Припомнилась мне твоя бедная докторша, что умерла, и так и кажется, что она спрашивает: "За что?" За что, в самом деле, не только надругаетесь, преследуете, бьете, но даже и совсем душите? Покойный царь никогда бы этого не сделал. Он помнил, что ваши делали на войне. Зияешь, Надик, писал я в своем теперешнем рассказе о том, как он смотрел нас в Плоэшти. Писал и глубоко взволновался: вылилась довольно страшная страничка. Нет там ни хвалы, ни клеветы, но чувство выразилось оригинально и, кажется, сильно.202
Я написал уже около двух печ. листов. К отъезду думаю кончить. Хоть бы так, работать всегда, как теперь; и то была бы хорошо. Неужели ты не будешь меня подгонять? Ты можешь, Надюша, право можешь. Ты ведь сильнее меня.
Едем мы отсюда между 15 и 20 сентября, так что будем с тобою в П<етербурге> почти вместе. Ты напиши мне, когда выедешь: может быть, можно будет вместе ехать отсюда до Петербурга. Если ты этого не хочешь, то напиши, а то; я буду стараться попасть на твой поезд. Как хорошо, что ты сократила свой скверный Крым на две недели!
предоставляя тебе передать его или нет.
До свиданья, милый мой голубчик, нелюбимая моя. Крепко тебя цалую. Искренно нелюбящий тебя В. Подписываюсь так во избежание упреков в "выдумывании".
P. S. Прости, если надоел с глупостями. Прости и напиши письмо, непременно напиши. Да не пиши заказным: за ним надо самому ехать в Мценск и лишний день проходит. Все твои письма я до сих пор жег или рвал, а последнее, по твоему слову, берегу. Прощай, хорошая моя, милая бабья дурь.
Твой В.
Примечания
201 "Высочайшее повеление" об упразднении Высших женских врачебных курсов. Подоплека этого государственного акта обнажена была лишь в 1886 г., когда особое совещание чинов министерств народного просвещения и внутренних дел под председательством министра народного просвещения И. Д. Делянова официально установило, что "пока не будет выработан устав, программы и правила предполагаемого высшего женского учебного заведения, необходимо пресечь дальнейшее скопление в больших городах молодых девиц, ищущих не столько знания, сколько превратно понимаемой ими свободы". На докладе этом 12. V. 1886 г. Александр III положил следующую резолюцию: "Совершенно разделяю мнение совещания" (С. В. Рождественский, "Исторический обзор деятельности министерства народного просвещения", СПБ. 1902, стр. 627--628).
202 В воспоминаниях Е. М. Гаршина "Как писался "Рядовой Иванов" отмечены некоторые сомнения идеологического порядка, возникшие у Г. при окончании им тех страниц повести, которые были посвящены картине царского смотра в Плоэштах:
"Брат меня спрашивал, можно ли этот кусок его чудной картины оставить на ее полотне?
"--Но почему же нельзя? Ведь это лучшее, что ты до сих пор создал, ведь здесь твое творчество поднялось до апогея.
- "До сих пор я отдавал все свое в "Отечественные записки", а пройдет ли там эта сцена, и даже больше - могу ли я, как сотрудник "Отечественных записок", выдавать в свет такие сцены?"
"-- Но ведь ты чувствовал и чувствуешь то, что ты здесь написал?"
"-- Да, чувствовал и чувствую".
"-- Дорогой мой, веришь ли ты в незыблемость либерализма Михаила Евграфовича? - "Верю".
"-- В таком случае обещай мне, что ты эту свою рукопись передашь не прямо в редакцию, а лично ему.
"-- Да, это верно. Его суд решит все".
"Рукопись, действительно, миновала всех остальных олимпийцев "Отеч. зап." и оказалась в руках лично самого М. Е. Салтыкова-Щедрина... передавшего ее в набор без каких-либо поправок и перечеркиваний, от которых так страдал покойный Всеволод после выхода в свет его рассказов "Происшествие" и "Трус" ("Солнце России" от 23 марта 1913 г., No 13, стр. 5).