Глава двадцать первая
В прекрасное апрельское утро полковник сэр Томас Невиль, его дочь, несколько дней тому назад вышедшая замуж, Орсо и Коломба выехали в коляске из Пизы, чтобы побывать в недавно открытом этрусском подземелье, которое ездили смотреть все иностранцы. Спустившись в подземелье, Орсо с женой вынули карандаши и сочли своим долгом зарисовать роспись стен; полковник же и Коломба, оба довольно равнодушные к археологии, оставили их вдвоем и пошли гулять по окрестностям.
- Милая Коломба, - сказал полковник, - мы не успеем вернуться в Пизу к нашему luncheon [Завтрак (англ.).]. Вам хочется есть? Орсо с женой увлеклись древностями; уж как примутся рисовать вместе, до завтра не кончат.
- Да, - сказала Коломба, - а между тем они еще не принесли ни одного рисунка.
- По моему мнению, нам следует зайти вон на ту маленькую ферму. Там мы найдем хлеб, может быть, алеатико [40]. И - кто знает? - может быть, даже сливки и землянику, и будем терпеливо ждать наших рисовальщиков.
- Ваша правда, полковник. Вы и я - рассудительные люди в семье, и нам не следует делать себя мучениками из-за этих влюбленных, которые живут одной поэзией. Дайте мне руку. Не правда ли, я совершенствуюсь? Я хожу под руку, ношу шляпы, модные платья; у меня есть золотые безделушки, я научилась многим прекрасным вещам, я больше не дикарка. Посмотрите, с какой грацией я ношу шаль... Этот блондин, этот офицер вашего полка, что был на свадьбе... Боже мой, я не могу запомнить его фамилии... Высокий, кудрявый; я сбила бы его с ног одним ударом кулака...
- Четворт? - спросил полковник.
- Кажется, так, только этого я никогда не выговорю. Ну, так он влюблен в меня без памяти.
- Ах, Коломба! Вы становитесь кокеткой... У нас скоро будет другая свадьба.
- Чтобы я вышла замуж! А кто же будет воспитывать моего племянника, когда мне подарит его Орсо? Кто же научит его говорить по-корсикански? И чтобы вас взбесить, я сделаю ему остроконечную шапку.
- Сначала подождем, пока у вас будет племянник, а там уж научите его играть стилетом, если вам это нравится.
- Прощайте, стилеты! - весело сказала Коломба. - Теперь у меня есть веер, чтобы бить вас по пальцам, когда вы будете говорить дурно о моей родине.
Разговаривая таким образом, они вошли на ферму, - там было и вино, и земляника, и сливки. Коломба помогла фермерше рвать землянику, а полковник в это время пил алеатико. На повороте аллеи Коломба заметила старика, сидевшего на солнце в соломенном кресле; казалось, он был болен, потому что его щеки ввалились, глаза впали; он был необыкновенно худ, и его неподвижность, бледность, остановившийся взгляд делали его похожим скорее на мертвеца, чем на живое существо. Несколько минут Коломба рассматривала его с таким любопытством, что привлекла к себе внимание фермерши.
- Этот бедный старик, - сказала она, - ваш земляк, - я ведь вижу по вашему выговору, что вы корсиканка, синьора. С ним на родине случилось не счастье: его дети умерли ужасной смертью. Прости те меня, синьора, но говорят, что ваши земляки не очень милостивы к своим врагам. Этот человек остался один; он приехал оттуда в Пизу к своей дальне! родственнице, владелице этой фермы. Бедняга с горя и печали немножко рехнулся... Это стесняло барыню, у нее бывает много гостей, она и отослала его сюда. Он очень смирен, никому не мешает, за целый день и трех слов не скажет. Тронулся! Доктор ездит каждую неделю и говорит, что он долго не протянет.
- Поговорите с ним по-корсикански, синьора, он, может быть, немного подбодрится, если услышит родной язык.
него, все время улыбаясь. Мгновение спустя он провел рукой по лбу и закрыл глаза, как будто желая избегнуть ее взгляда. Потом он открыл их, но уже совсем широко; его губы дрожали; он хотел протянуть руку, но, завороженный Коломбой, остался прикованным к своему креслу, не будучи в состоянии ни говорить, ни двигаться. Наконец крупные слезы потекли по его щекам и из груди вырвались рыдания.
- В первый раз я вижу его таким, - сказала садовница. - Эта синьора - ваша землячка; она приехала повидаться с вами, - обратилась она к старику.
- Сжалься! - воскликнул он хриплым голосом. - Сжалься! Неужели тебе еще мало? Листок этот... что я сжег... Как ты сумела его прочесть? Но за что же обоих? Орландуччо... Ты ничего не могла о нем прочесть... Нужно было оставить мне одного... только одного... Орландуччо... Ты не прочла его имени.
- Мне нужны были оба, - тихо сказала Коломба по-корсикански. - Ветви обрезаны, и если бы ствол не сгнил, я вырвала бы и его... Не жалуйся - тебе недолго страдать! А я страдала два года!
Старик вскрикнул, и голова его упала на грудь. Коломба повернулась к нему спиной и медленно пошла к дому, невнятно напевая слова : "Мне нужна рука, что стреляла, глаз, что целился, сердце, что думало..."
Пока садовница хлопотала, помогая старику, Коломба с разгоревшимся лицом и блестящими глазами села за стол напротив полковника.
- Что с вами? - спросил он. - Вы теперь такая же, как были в Пьетранере в тот день, когда в нас стреляли во время обеда.
- Я вспомнила Корсику. Но это все в прошлом. Я буду крестной, не правда ли? О, какие славные имена я ему дам: Гильфуччо-Томмазо-Орсо-Леоне.
- Ну, что? - совершенно спокойно спросила Коломба. - Он умер или только в обмороке?
- Сейчас уже ничего, синьора, но странно, как ваш вид подействовал на него.
- И доктор сказал, что он недолго протянет?
- Месяца два.
- О ком вы говорите? - спросил полковник.
- Об одном слабоумном из нашего края, - равнодушно сказала Коломба, - он живет здесь. Я буду справляться о нем. Послушайте, полковник, оставьте же земляники брату с Лидией!
Когда Коломба вышла, чтобы сесть в коляску, фермерша несколько времени провожала ее взглядом.
- Посмотрите на эту хорошенькую синьору, - сказала она своей дочери. - Я уверена, что у нее дурной глаз.